Джокер, Такеши Китано, понурый мексиканский Дэниел Крейг и премированный Венсан Линдон. Завершая рассказ о Венецианском кинофестивале, Антон Фомочкин вспоминает четыре главных фильма заключительных дней смотра.
«Джокер: Безумие на двоих»
В ожидании суда Артур Флек (Хоакин Феникс) чалится в Аркхеме, пьёт таблетки и слушает своего адвоката (Кэтрин Кинер), науськивающего клиента свалить всё на диссоциативное расстройство личности, ибо приговор сулит два варианта — либо уехать в лечебницу, либо сесть на электрический стул. Всё меняет посещение терапевтического музыкального кружка, где ошивается свихнувшаяся и очень состоятельная пациентка Ли (Леди Гага), положившая глаз на Джокера. Артур так и оставался бы паинькой, если бы его новая зазноба не предложила бросить пилюли и наконец побыть собой.
Сиквел «Джокера» начинается игривым анимационным оммажем «Луни Тюнз» за авторством Сильвена Шомэ («Трио из Бельвилля»). Артур, будучи не в силах совладать со своей тенью — сепарировавшейся, размалевавшей лицо и вырядившейся в костюм для выступления на лэйт-найт-шоу, — в конце концов больно огребает за её происки. В том, как полиция мутузит Флека до мультяшных кровоподтёков, нет ничего развлекательного, тому же алгоритму следует и «Безумие на двоих», два с лишним часа герой безропотно получает от жизни оплеухи, как персонаж немой комедии, если бы та была ориентирована на садистов. Учитывая, что идея продолжения принадлежит Фениксу, такой артистический акт достоин его былых протестных подвигов в «Я всё ещё здесь».
Новый «Джокер» — издевательский прикол, фак, показанный фанатам, которые успели возвести стендапера-убийцу в символ чего угодно.
Охранники во главе с артистом Глисоном, как коршуны, каждое утро выпытывают у Артура новую шутку (за анекдот положена сигарета), цитируя фразу «put a happy face». Тележурналист (Стив Куган) выводит на сенсационные признания. Ли, что настоящая групи, жадно накидывается на Флека, стоит ей размалевать его мордашку.
Все второстепенные персонажи этого циркового заседания — коллективный портрет зрителя первого фильма, который, следуя позиции Филлипса, пытался найти гамлетовскую сложность в забитой, жалкой и социопатической натуре. С тем же мизантропическим дискомфортом вступительной пятиминутки от Шомэ пройдёт и остальной фильм — большую часть времени Артур лавирует между залом суда и тюремными коридорами, изредка впадая в музыкальные припадки, — номера тоже не отличаются бродвейским изобразительным буйством, самый выразительный, с Ne me quitte pas, и вовсе выполнен на крупном плане.
Несколько раз Филлипс цитирует «Варьете», иронический мюзикл Винсента Миннелли о взаимопроникновении искусства и лёгкого развлекалова для масс. Исполненная несколько раз кульминационная That's Entertainment едва ли не в виде насмешки подчёркивает сугубо депрессивную природу «Безумия на двоих», главный перевёртыш которого — то, что folie, вопреки ожиданиям, заразила Флека именно Ли, а не наоборот (как в комикс-каноне). Смотреть нового «Джокера» — то же, что представить себе музыкальный фильм Робера Брессона за 200 миллионов долларов: это нацеленный разозлить всех аскетичный перформанс, оставивший все художественные амбиции. Шутки ради.
«Тихий сын»
После смерти жены железнодорожный работник Пьер в одиночку воспитал двух сыновей. Старший, Феликс (Бенжамен Вуазен), он же Фусс, гордо смирился с тем, что парижанином ему не бывать и родную Лотарингию не покинуть, потому в свои 22 он бросил техколледж, чтобы гонять в футбол и изредка работать сталеваром. Младший, Луи (Стефан Капрон), к отцовской гордости, наоборот, намылил учёные пятки в Сорбонну и в сомнительных связях не замечен. Фусс же, к папиному беспокойству, начинает брататься со скинами, всё глубже погружаясь в ультраправые идеи.
Самые грустные собачьи глаза Франции получили Кубок Вольпи за очередную роль честного и совестливого простака из рабочего класса. Правительству Пятой республики стоило бы не упускать возможности и нанять Венсана Линдона повысить привлекательность строительных/охранных дел участием в социальной рекламе, артист даже не заметит смены обстановки, и костюмчик менять не надо. В фильме сестёр Кулен Пьер может починить любые ж/д пути, но не дорогу своего старшего сына. При наличии какого-никакого киноязыка — снято всё с культурой кадра выше, чем в прочих проблемных плакатах с Линдоном.
Режиссёрский тандем не гнушается прямых метафор, занимаясь эксплуатацией морального беспокойства.
По телевизору только и спорят про лёгкую внушаемость поколения, которое отбилось от рук. Радикальные молодцы, сверкая черепами, заявляются к Фуссу в раздевалку футбольного матча, правда, на расстоянии едва отличаются от французских рейверов. Токсичную маскулинность в их клубе по интересам… конечно же, прогревают в октагоне, избивая до комы.
Изучая историю браузера своего отпрыска, Пьер нарывается на соответствующие форумы, проклинающие мигрантов, — и очень огорчается. На той ноте весь фильм и сыгран, Линдон изображает родительское небезразличие, пока волею Кулен не становится иллюстративной функцией в общественной дискуссии на тему «виновны ли родители в проступках своих детей». Вуазен и Капрон тем временем ловко изображают полярности, но оба выглядят куда старше вчерашних подростков, стоящих на пороге сепарации. Кулен тоже всячески молодятся, пытаясь портретировать мужскую хрупкость на манер Клер Дени, но выдаёт интонация остро-поучительного родительского подкаста на пять слушателей.
«Сломленная ярость»
Завсегдатай кафе «Озеро», наёмник по кличке Мистер Мышь (Такеши Китано), вместо чашечки кофе обычно получает на подносе конверт с фотографией и ёмкой рекомендацией по зачистке — как, где и когда это лучше сделать. После того как киллер пенсионного возраста дважды просчитался и оставил свидетелей, его пакует отряд токийской полиции и предлагает сделку: внедриться в банду якудза в обмен на свободу. Но что, если при тех же обстоятельствах повседневность горе-убийцы будет состоять из кувырков и падений, а на его лице время от времени и правда начнёт мелькать маска мыши?
«100 % Такешиз». В середине нулевых при выпуске (почти) одноимённой картины в прокат отечественный дистрибьютор дал ей этот ёмкий слоган, от которого сложно отделаться по сей день. Тогда речь также шла о деконструкции образа героя якудза-триллеров, тоске по своему комически-клоунскому телевизионному прошлому и развдвоении на ипостаси крутого Мистера Беспредела и патологического лоха. Так вот, «Ярость» — 1000 % Такешиз, будто к гранд-финалу (уйти на покой режиссёр обещал ещё на своей предыдущей самурайской картине) просветление Китано заодно вымыло и всю скверну из любых знакомых ему жанровых конструкций, определив одному и тому же сюжету абсолютное значение, как в нахмуренной гангстерской саге, так и в термоядерной буффонаде.
Такеши образца двадцатых — не блондин и не брюнет, его волосы выкрашены в фиолетовый, и сам по себе он напоминает неторопливо перекатывающийся по городу курьёз, даже в той версии, где Мауса не иначе как чудом вербуют в якудза за потешно-постановочную драку в баре. Впрочем, герою из фарсовой тридцатиминутки не приходится делать и этого — его нанимают из жалости. Слом ожиданий, что может быть проще? Но анекдот о Маусе мы ощущаем в несколько крат острее, чем любую другую комедию. Знать присущие жанру тропы и предугадывать шутки — одно. Помнить каждую сцену из якудза-ката, мысленно воображая, как же на этот раз в отражении заимствованного с ярмарки искажающего зеркала она преувеличенно разбухнет (и лишь изредка опережать в этих предсказаниях Китано), — нечто совершенно иное.
В припадке наива ощущается творческая потенция Китано, ему подвластен любой гэг, — а значит, для него нет ничего невозможного.
Особенно когда он надевает маску мыши. Наверное, подобную эйфорию комического всемогущества — при просмотре «Ярости» сложно не задохнуться от смеха — испытывали и те, кто смотрел фильмы Чаплина и Китона в годы их выхода.
«Квир»
Середина 1950-х. Ну очень одинокий писатель Уильям Ли (Дэниел Крейг) тает, обмахиваясь газетой от палящего мексиканского солнца и своих мимолётных/невзаимных увлечений. Повстречав Юджина (Дрю Старки), он поначалу тушуется, но вскоре всё настойчивее задаётся вопросом: как бы узнать, что на уме у нового друга…
Впервые Ли видит Юджина любопытствующим за ходом петушиных боёв, после чего с соразмерным внутренним накалом он проводит ближайшие экранные дни, одержимо подумывая, как бы начать приятельское активное знакомство. Вскоре обсессивно-компульсивный период воспламенится идеей расширить сознание настолько, чтобы научиться телепатировать. Ведь каждый хоть раз хотел бы узнать, о чём думает человек, в которого он влюблён. Такое нехитрое драматургическое развитие продолжает идею всепоглощающего одиночества Уильяма, которое приходится чем-то глушить.
Гуаданьино трактует прозу Берроуза, упрощая её до набора декоративных зависимостей.
Этакого кампейна Loewe по мотивам творческих миров автора «Обеда нагишом». Так же аккуратно, как лежат в обрамлении матрасов и простыней на вступительных титрах сигареты, книги, бутылки, ручки и прочие атрибуты нелёгкой писательской доли, Уильям расставляет и шприцы с прочим отравительным стаффом. Разве мог этапный контркультурный текст с должным провокативным вызовом обработать Джастин Куритцкес — пресно-скучный манхэттенский драматург с пресно-скучным лицом манхэттенского драматурга? К тому же успевший до того завалить кино о том, что «теннис — секси».
Но укушенная потребность в расширении сознания Ли — не предел, иногда касается это и фантазий о том, чтобы раствориться в ком-то другом. Здесь Гуаданьино не находит ничего лучше галлюциногенных видений в стиле Сальвадора Дали, с прямым слиянием кожи и отрубленно-обособленными стопами. Мир «Квира» — аналогично мёртворождён. Фильм почти полностью снят на студии «Чинечитта», оставляя за Ли ощущение тряпичной куклы в кукольной Мексике, которой внезапно захотелось поиграть Гуаданьино, пока не надоест и не захочется оставить её томиться в горе и старости на кровати.
Отрывок из «Орфея» Кокто. Захламляющие кадр часы, назначенные напоминать о течении времени (ну прямо «Земляничная поляна» Бергмана). Немотивированное использование «Нирваны». Подобно ссылающемуся в кадре на свою бестелесность Юджину, в «Квире» нет ничего существенного, только заимствованное. Это такая же апатично-невыносимая фантазия о том, что все живые существа умирают в одиночку, как и ремейк «Суспирии». Иногда, чтобы не повторяться, лучше не прикидываться поэтом-битником, а просто не писать стихов, особенно для того, чтобы снова ссылаться на других.
