В прокате новый фильм Джафара Панахи — иранского режиссёра, снимающего кино, несмотря на судебные запреты и ограничения передвижения вплоть до домашнего ареста. «Три лица» участвовал в Каннском кинофестивале, где получил приз за лучший сценарий. Андрей Карташов рассказывает о картине подробнее.
Иранцы серьёзно относятся к кино, и Джафар Панахи может об этом рассказать больше многих. В 2010 году за подпольные съёмки фильма, который власти республики расценили как подрывную антигосударственную пропаганду, он был приговорён к домашнему аресту (заменённому впоследствии на подписку о невыезде) и запрету на профессию. Тем не менее «Три лица» — уже четвёртая его картина, снятая после приговора. Панахи тоже относится к кино серьёзно — настолько, что даже судебный вердикт не может остановить режиссёра, статус преступника его не страшит.
К счастью, в современную эпоху в принципе невозможно запретить кому-то снимать — если не выдадут камеру, микрофоны и софиты, можно просто воспользоваться собственным телефоном. «Три лица» начинаются с вертикального видео, снятого на фронтальную камеру смартфона: по сюжету его прислала сериальной звезде Бехназ Джафари (она играет саму себя) начинающая актриса из деревни на севере страны. Кажется, видео заканчивается самоубийством девушки. Или же это постановка? Пересматривая ролик, Бехназ спорит с Джафаром Панахи (как и во многих из его последних работ, он один из главных героев) — они ищут следы манипуляции. Монтаж оказывается буквально вопросом жизни и смерти.
Что значит сегодня кино, кому оно нужно? Режиссёр и актриса отправляются в глубинку на поиски девушки и выясняют, что в горной деревне их искусство не вызывает ни большого интереса, ни даже особенного уважения. Подумаешь, режиссёр, вот если бы они помогли решить проблему с перебоями электричества — тогда был бы какой-то толк от столичных гостей. Марзие, приславшая видео, не смогла поехать в Тегеран на учёбу, потому что семья была против подобных глупостей. А на окраине деревни живёт в одиночестве пожилая актриса, которая была звездой до Исламской революции — и до неё односельчанам тоже нет никакого дела.
Постоянная рефлексия над своей собственной природой — важная часть традиции иранского кино, в котором мокьюментари и доку-фикшен были обычным делом ещё до того, как на Западе придумали для них сложные термины. Этим занимались классики, как Мохсен Махмальбаф и Аббас Киаростами — наставник Панахи, умерший два года назад в эмиграции. «Три лица» выглядят посвящением Киаростами — последний кадр фильма, кажется, цитирует «Нас унесёт ветер». Но и сам Панахи уже в ранних своих работах вроде «Зеркала» проверял границы реальности на прочность (и они, конечно, оказывались хрупкими), а в недавних и вовсе сделал центральной темой собственную биографию. В «Трёх лицах» нет того лукавства, с которым сделано его же «Такси» — фильм не притворяется документальным — но в очередной раз Панахи подчёркивает, что в его эстетике и этике материалом может быть только сама жизнь.
Поэтому режиссёра так занимает быт села, которое, между прочим, располагается в его родных краях, в Иранском Азербайджане. Здесь говорят на другом языке (Панахи приходится иногда выступать переводчиком для подруги), деревня населена колоритными персонажами, с которыми герои вступают в беседы, имеются очаровательные местные традиции: например, целая система сигналов, которыми водители обмениваются на узкой горной дороге, выясняя, кто проедет первым. Местные, как правило, никуда не спешат. Это классический Панахи, какого мы давно не видели, — тот, который ищет дух сообщества, в больших городах уже, кажется, утерянный.
Даже такая неокончательная уступка, как перевод из-под домашнего ареста под подписку о невыезде, ощущается как освобождение. Три предыдущие фильма Панахи, снятые под арестом, строились на усиливающейся клаустрофобии, действие было ограничено квартирой режиссёра, его же дачей или автомобилем. У Панахи давно не было столько воздуха и простора в кадре — да никогда, кажется, не было, ведь он всегда снимал в городах. «Три лица» никак не акцентируют внимание на положении режиссёра, только один раз он с печалью упоминает, что не может выехать за границу; нет в фильме и политических высказываний.
Панахи вообще никогда не был политическим режиссёром и до сих пор отказывается им быть: его не интересует, кто у власти, а волнует справедливость, конкретные этические вопросы. Не игры государственных деятелей, а сама жизнь — и если жизнь повернулась так, что режиссёр оказался в несвободе, то значит, и с этим материалом можно и нужно работать. Так в своей борьбе с независимым духом Исламская республика Иран потерпела поражение — такой настрой невозможно победить.
