На Мостре показали «Бугонию» Йоргоса Лантимоса, ремейк южнокорейской сатирической отповеди всему человечеству «Спасти зелёную планету!», в котором Эмму Стоун принимают (или нет) за зловредную посланницу с Андромеды. Об однородном и инородном в этой подвально-космической одиссее рассказывает Антон Фомочкин.
Читайте также: Самые ожидаемые премьеры Венеции
Основательно отоварившись в стройхозе и конспиративно напялив фотосток-маски с лицом Дженнифер Энистон, дуэт неопрятных полудурков подкарауливает Мишель Фуллер (Эмма Стоун) — CEO фарма-гиганта Auxolith — неподалёку от её особняка в скандинавском стиле. После суетливой возни во дворе с применением навыков восточных единоборств (личный премиум-тренер всё же перспективнее домашней реднек-йоги) лицо с обложек Time и Forbes таки разбивается о ровную, до миллиметра подстриженную лужайку и благополучно попадает в плен.
Фуллер во избежание активации межгалактических GPS-чипов наголо стригут и накрепко связывают в подвале, предполагая досуг из затяжного разряда в 300 вольт под вопящую из мафона нетленку Green Day и обмазывания разного рода субстанциями. Похититель № 1 — идеолог операции, квалифицированный всемирной сетью демагог и просто пчеловод-зануда Тедди (Джесси Племонс). Его сообщник — послушный и заторможенный кустистый кузен Донни (Эйдан Делбис). На всё про всё у тандема самоделкиных уфологов-инквизиторов три дня до лунного затмения, ведь Мишель — чужой с Андромеды, посланный сеять хаос и мучить рабочих пчёлок (буквально, фигурально). Но если надавить, она может воззвать к материнскому шаттлу, тогда-то Тедди, напялив свой лучший костюм (мешковатый, с парой дыр и пятен), проявит все азы дипломатии и упросит инопланетных супостатов перестать изводить нашего брата. А если Фуллер и правда человек… На одно корпоративное зло станет меньше.
Читайте также: Рецензия на «Метод исключения» Пак Чхан-ука
В самом начале, наблюдая за буднями Мишель, мы слышим, как, возвращаясь домой за рулём, она подпевает Good Luck, Girl Чаппелл Роан, и вязнем в чувстве неправдоподобной странности… Ведь героиня вступает лишь на бэках. Увы, столь хитрых и диковинных междустрочных чудачеств больше не предвидится. Все остальные подмигивания и намёки будет заметить так же трудно, как громадную UFO-тарелку в небе или двух решительных недотёп в кустах у люксовой недвижки.
То, что Эмма Стоун, сродни Лунтику, вероятнее всего, свалилась с Млечного пути и прочей альфы Центавра, хотя бы объясняет, почему Лантимос столь пристально разглядывает актрису уже четвёртый фильм подряд. Как распознать человекообразного самозванца? Известно: кутикула, волосы, ушные мочки. Это даже не детальное любование в духе раннего Годара, когда каждой части тела музы-натурщицы уделяется по эстетскому кадру (желательно в ч/б), поэтизирующему изъяны и воспевающему достоинства. И свет у грека к этому не располагает, напоминая репродукцию Караваджо, написанную при больничных лампах. И Стоун для него — прежде всего объект, а не субъект. Когда-то Лантимос использовал в этом качестве артистку Лабед (по совместительству свою супругу), но её печальный фарфоровый стан был стёсан волнами родной «странности», коей обычно называют нашествие перверсивных греческих кинематографистов в середине нулевых. Да и в Америку, как известно, лучше ехать налегке, разве что с томиком Еврипида под мышкой, чтобы первое время не забывать родные Афины.
Тем не менее за всей самоотверженной пластической податливостью Стоун — в этот раз истошно вопящей, целеустремлённо хромающей и бойко вьющейся в плену пут — на одном из крупных планов «Бугонии» таится романтическая отгадка творческой обсессии режиссёра. Её глаза — сами что две хрупкие зелёные планеты, которые нужно спасти. И сколько Эмму ни уродуй, Лантимос так и останется в их плену, подобно фанатично заряженному конспирологу Тедди, основательно просветлённому благодаря ютуб-гуру Гидеону55 и другим веб-мудрецам на предмет потенциальной пыточной встречи с засланцем Андромеды. Увы, новый романтико-творческий экстаз актрисы и постановщика — единственное парное выступление в программе «Бугонии», достойное ревизии. Как и в «Видах доброты», Лантимос работает своим же копиистом, променяв злой рок и античных трагиков на заметки и записки заштатных голливудских сценаристов лейт-найт-шоу средней руки.
Читайте также: Рецензия на «Джея Келли» Ноа Баумбака
С текстом Тони Макнамары («Бедные-несчастные») два года назад получилась вполне всепрощающая дерзость в виде победившей маленькой семейной утопии имени Беллы Бакстер. На сей раз грек решил озвучить приговор планете при помощи слова сценариста «Меню» (про безволие буржуазии перед авторитетом шеф-повара), примерно в том же ленивом дискурсе классовых оплеух, садистских широких жестов и застенчивого социального комментария. «Я победитель, а ты лузер», — торжествующе кричит в одной из сцен Фуллер. С подобной детской задиристостью Тедди также пытается переспорить пленницу на тему её инопланетного происхождения (в качестве аргументов используя «да» и «нет»), или же вместе с Донни радуется успешному пленению CEO, прыгая по комнате, что первоклассники, которых отпустили на пару уроков пораньше.
Так и интонация фильма гуляет где-то между пафосом влогов о том, что мы не одни во Вселенной, и подростково-максималистской визгливой несдержанностью (как в юморе, так и в нигилизме). Мишель давится словом «дайвёрсити», тарабаня популистский стейтмент своей компании на камеру. Упрямый Тедди верует в свою астрономическую парадигму настолько, что химически кастрирует себя (и Донни), чтобы не отвлекаться на срамные мысли. Можно было бы подумать, что топорные попытки поддеть лицемеров и радикалов всех мастей — результат лелеемой годами мизантропии Лантимоса. Но нет, всё это компромисс в поддержку дискомфортной амбивалентности сюжета. Вместо того чтобы оставить любые попытки моралистичного выбора и обвинительно назвать идиотами всех, режиссёр предпочитает удариться в популистский фотопроект в стиле Энн Лейбовиц. Как подмечает Тедди, когда ты жаришь стейк, ты не можешь действенно определить его прожарку. Ты просто знаешь. Лантимос, кажется, так увлечён своей титульной куклой, что забыл про плиту.
Некогда («Убийство священного оленя», «Лобстер») кино Лантимоса могло как горячечно выбесить, так и взволновать (в любом случае без равнодушия). Ныне вместо античной традиции режиссёр предпочитает развлекательные гиньольные посиделки в кровавой бане, последовательно повторяя нарратив южнокорейского оригинала (вне вопросов узнаваемого вуайеристского стиля картина остаётся глубоко вторичной). Средиземноморский бриз навеял лишь название: бугония — это впечатляющий ритуал, следуя которому пчелиное потомство можно возродить, если потомить тушу мёртвой коровы при соблюдении нескольких живодёрских условий. Не сработало. Лантимос два часа увлечённо потрошит тушу, в процессе будто и позабыв, что искал улей.
