Егор Москвитин рассказывает про фильм открытия Каннского кинофестиваля, ленту «Аннетт» Леоса Каракса — мюзикл про то, как Адам Драйвер губит Марион Котийяр.
Представьте, что мюзикл «Ла-Ла Ленд» снял не ценитель джаза (как Дэмьен Шазелл), а панк-анархист, который порой признаётся, что воображает себя не режиссёром кино, а рок-звездой. И который в своих предыдущих фильмах назначал героями бомжей из-под моста, господина Какашку из канализации и безликого мужчину, превращавшегося то в нищую старуху, то в гражданского мужа обезьяны. Всё это Леос Каракс — режиссёр «Любовников с Нового моста», короткометражки «Дерьмо!» из киноальманаха «Токио» и фантасмагории «Корпорация “Святые моторы”».
А ещё представьте, что печальную кинопоэму «Между нами музыка» снял не религиозный мудрец (как Терренс Малик), а суетливый дьявол. Это тоже Леос Каракс — француз, вслед за Квазимодо сделавший несуразность своей визитной карточкой. Он режиссёр, который не боится шутить, что бэбиситтер — это тот, кто сидит на младенцах. И он европеец, которому не стыдно посмеиваться над движением #MeToo: в «Аннетт» есть музыкальный номер, где жертвы харрасмента поют о том, что с ними случилось, и это, надо признаться, неоднозначная сцена.
Представьте также, что драму «Брачная история» снял не человек, который прошёл через развод (как Ноа Баумбах), а мужчина, чья возлюбленная, вероятно, совершила самоубийство. В 2011 году в Париже погибла русская актриса Екатерина Голубева. Вместе с Леосом Караксом она воспитывала дочь Настю, которая теперь призраком матери мерцает в фильмах режиссёра.
И представьте, наконец, что этот ремикс «Ла-Ла Ленда», «Между нами музыка» и «Брачной истории» написали (в соавторстве с кинематографистом Караксом, но всё же) музыканты Рон и Рассел Мэйлы — братья-рокеры из группы Sparks, которым вот-вот стукнет 150 лет на двоих.
Получится «Аннетт» — самый дикий из всех фильмов, которым могли открыть Каннский кинофестиваль. И в то же время — самый логичный выбор для первого дня.
Герои «Аннетт» — стендап-комик Генри (Адам Драйвер), оперная дива Анна (Марион Котийяр, пришедшая на смену Рианне, Руни Маре и Мишель Уильямс) и их дочь Аннетт (среднее арифметическое от Анны и Генриетты) — деревянная кукла-марионетка, которая в воображении родителей предстаёт живым ребёнком. Свои встречи комик и дива начинают с вопроса о том, как прошли их шоу: мужчина хвастается, что опять всех уничтожил, а женщина смеётся, что вновь всех спасла. Когда они сойдутся, он потеряет веру в себя — а она по привычке продолжит спасать. А потом произойдёт страшное чудо — и деревянная кукла запоёт.
Мощь воображения кажется первой причиной, почему дичайшему фильму доверили открывать самый респектабельный кинофестиваль. «Аннетт» соткана из фантазий: дети здесь превращаются в игрушки, а взрослые поют во время куннилингуса и вальсируют в штормовом море. Фильм не знает ответов на сложные вопросы, которые сам же и задаёт, — и оттого досадно буксует в конце. Но зато доказывает: кинематографические фантазии способны притуплять настоящую боль.
Вторая причина открыть фестиваль брачной историей — возможный фокус этих (пост)ковидных Канн на семье как на группе людей, вместе оказавшихся в замкнутом пространстве. Их может лихорадить, как в «Петровых в гриппе» Кирилла Серебренникова. Их могут испытывать старость и слабость, как во «Всё прошло хорошо» Франсуа Озона. Их может сковать пространство, как в «Трёх этажах» Нанни Моретти. И их может связать случай — как в «Истории моей жены» (герой которой клянётся жениться на первой девушке, которая войдёт в бар, — и держит слово) венгерки Ильдико Эньеди или «Купе номер шесть», снятом финном Юхо Куосманеном — но в поезде РЖД. «Аннетт», пританцовывая и хихикая, поднимает самые болезненные семейные темы. Почему любовь сперва поглощает, накладывая на пару защитное заклинание от внешних невзгод (супругам из «Аннетт» плевать на лесные пожары в Калифорнии, хоть они и живут в зелёной чаще), но затем разрушает и опустошает? Почему один человек зачастую готов отдать больше, чем другой, но согласен взять меньше? И почему низкое в конце концов берёт верх над высоким, а дети растут, чувствуя себя игрушками взрослых?
Другой причиной, почему в Каннах вчера смотрели «Аннетт», а не «Францию» Франсуа Дюмона, кажется то, что этот фильм напоминает: мир однажды вновь станет открытым. Героев с распростёртыми объятиями ждут во всех уголках планеты. Чары Генри одинаково безотказно действуют на девушек из разных стран. А голосам Анны и Аннетт подпевают и русские, и кубинцы. Церемонии открытия Каннского кинофестиваля всегда проходят на французском языке, но вчера организаторы наконец объяснились: они считают, что на английский можно не переходить, потому что чувства важнее понимания. «Аннетт» — это англоязычный дебют Леоса Каракса. Но у эмоций в этом фильме, в отличие от смыслов, и правда нет языкового барьера.
В-четвёртых, для панк-оперы, в которой только и делают, что поют, «Аннетт» очень дисциплинированна в деталях. Здесь есть то, что в Каннах ценят больше, чем любое актуальное высказывание, — классический киноязык; радикализм, идущий из академизма (Каракс вообще начинал с кинокритики — совсем как сёрферы «новой волны»); стихосложение, уважающее законы жанра. В этом фильме мужчину играет Адам, женщина постоянно грызёт яблоки, а хижина пары прячется в настоящем лесном Эдеме. Комик, взявший псевдоним Божья Обезьяна, никогда не расстаётся с бананом. Девочка, родившаяся у этой гориллы, будет засыпать в обнимку с икеевской мартышкой. Музыкальные куплеты песен будут подчиняться кинооператору, как дирижёру. «Аннетт» — это фильм-анархист, имидж которого продуман до мелочей. И в этом и заключается его родство с фестивалем.
А в-пятых, в «Аннетт» есть пронзительные открывающий и закрывающий музыкальные номера. В них актёры играют уже самих себя — равно как и братья из группы Sparks и сам Каракс вместе с дочкой. В прологе кинематографисты рассказывают зрителю, каково это — создать что-то личное, чтобы превратить в публичное, отдав на растерзание критикам и жюри. После этой весёлой песенки актёры (в первую очередь — Драйвер, но и его партнёры неотразимы) примутся сдирать с себя кожу — но сами они рассуждают об этом как об обычном случае на производстве. Но самый сильный номер этого бешеного мюзикла поджидает зрителя между прологом и эпилогом. Комика, которого играет Адам Драйвер, спрашивают, зачем он пошёл в стендап. Юморист долго уклоняется, но в итоге неохотно признаётся: чтобы обезоруживать людей.
«Аннетт» занимается ровно тем же, поэтому самая очевидная претензия к «Аннетт» (то, что картина неистовствует лишь до середины, а затем выдыхается и не знает, что сказать, — хоть и всё ещё знает, о чём петь) кажется несправедливой. Этот фильм и не собирался никого вооружать ответами. Его задача — разоружить вопросом.
