В зарубежном прокате гремит продолжение культового зомби-хоррора из начала двухтысячных. Проект-долгострой, ради которого воссоединились режиссёр, сценарист и оператор оригинального фильма, по-разному удивил многих — и это прекрасно. О дивном новом мире, разомкнутом до жуткого психоделического коллажа, рассказывает Георгий Пузырёв.
В «28 дней спустя» эпидемия вируса эстетически прорастала из хроники жестоких уличных беспорядков, а сюжетно — из благих намерений зоозащитников. В долгожданном сиквеле-ребуте мрачную кончину британской цивилизации возвестили четыре всадника апокалипсиса: Тинки-Винки, Дипси, Ля-Ля и По. Для маленького Джимми «Телепузики» — последний символ цельного и безопасного мира, ведь через минуту экран в детской оросится кровью его ровесниц, а уютные комнаты превратятся в трапезную для зомби. Джимми бежит в церковь, но и туда сквозь бьющиеся витражи проникает толпа заражённых и разрывает его отца-священника, только что самозабвенно славившего Судный день. Отсюда прорастает образная система «28 лет спустя»: кислотный брейнрот нулевых, ошмётки тел и осколки евангельских сюжетов собираются в немыслимый коллаж и отпечатываются на сетчатке испуганных детских глаз. Прочитав всё это, можно ли представить, что подобное вступление окажется наименее впечатляющим моментом в новом фильме Бойла и Гарленда?
На смену пустым улицам Лондона и ветхим коридорам манчестерского особняка пришли колосящиеся луга и густые чащи, то есть идеальные декорации для фолк-хоррора или грибного трипа.
За прошедшие десятилетия люди в карантинной зоне сбились в мирные коммуны. Одно из поселений расположилось на отдалённом острове — с большой землёй его соединяет узкая насыпная тропинка, доступная лишь во время отлива. За частоколом картина сельского быта привычна: все работают на общее благо, кое-как заботятся друг о друге и иногда даже весело напиваются. У 12-летнего Спайка (Элфи Уильямс) полная семья, но радости в доме немного. Мать (Джоди Комер) страдает от неизвестной болезни и практически всё время проводит в кровати, обильно потея и мучаясь от приступов бреда. Отец (Аарон Тейлор-Джонсон), будучи опытным охотником, периодически ходит на материк, а будучи неприятным типом, — налево. В одну из опасных вылазок на дикую территорию он берёт с собой Спайка, якобы готового к обряду инициации.
Пока люди боролись за выживание, зомби образовали новый биологический вид и определились с эволюционными ветвями. Кого-то вирус ярости прибил к земле, одарил жировыми складками и заставил копошиться в листве, питаясь дождевыми червями; кого-то иссушил до состояния окаменевшего дерева; а кого-то превратил в тестостероновую машину для отрывания голов и вырывания хребтов.
На смену пустым улицам Лондона и ветхим коридорам манчестерского особняка пришли колосящиеся луга и густые чащи, то есть идеальные декорации для фолк-хоррора или грибного трипа. Вместо грязного монохрома — калейдоскоп анилиновых цветов, пульсирующих под лучами солнца, вместо Canon XL1 — iPhone 15 Pro Max. Изображение больше не распадается на пиксели, а сияет кристальной чистотой. Пастораль посмертного состояния мира словно синтезирует мощные психоактивные вещества, так называемые «молекулы духа», и превращается в полигон многослойных галлюцинаций. Ещё никогда мозаично-клиповая какофония позднего Бойла не достигала такой плотности и такой зрелищной силы. Вот после долгих сборов и напутственных слов отец и сын покидают своё поселение, и в этот же момент действие начинает биться в конвульсиях. Сквозь дарк-эмбиент от Young Fathers пробивается замогильный голос Тейлора Холмса, читающего поэму Киплинга Boots (экс-военный Рэй Мендоса, который вместе с Гарлендом снял недавний «Под огнём», просветит коллегу, что эту запись «морские котики» используют для пыток заключённых). Под рваный цифровой дисторшн хроникальные вставки марширующих английских мальчиков и древних настенных лучников вступают в спиритический монтажный танец с багровыми кадрами лесных монстров. А на обратном пути, когда герои будут по водной глади удирать от инфицированного альфа-самца и над их головами, как и под их ногами, всполохами фиолетовых звёзд зацветёт ночное небо, — психотронный видеоарт вдруг уступит место дистиллированному саспенсу и красоте момента, от которой захватывает дух.
«Аннигиляция» и «Падение империи» теперь выглядят неудавшимися черновиками «28 лет спустя»
Но даже подобные сцены и их сочленения опять же здесь не самое главное. Истинная ценность фильма проступает из кровавых кущ зомби-боевика, ветвистых узоров помянутого фолк-хоррора и слёзной пелены семейной драмы вместе с мифическим героем Рэйфа Файнса. Некогда доктор — а ныне сладкоголосый жрец смерти, добрый сосед яростных лесных жителей, архитектор храма из людских костей (заражённых или нет — неважно), круглосуточно поддерживающий костёр, чтобы очищать строительный материал от налипшей плоти. Спайк ведёт к нему маму, чтобы найти лекарство от неизвестного недуга, но в итоге находит благословение скорби.
Приручение смерти через её абсолютное принятие — вот драматургический каркас, на который накладываются лоскуты деконструированных жанров и обрывки мотивов. В своё время Алекс Гарленд реанимировал жанр, популяризовав быстрых зомби (вдохновили его на это юркие собаки из первой части игры Resident Evil, прямоходящие монстры там были как раз медленными) и сократив время трансформации до 20 секунд. Сама угроза и скорость её распространения достигли критической точки, но лишь для того, чтобы подчеркнуть звериность человеческой натуры на примере солдат-насильников. Простая дихотомия оригинального фильма больше не интересует его автора, за прошедшие несколько лет окончательно очаровавшегося лесом символов и людьми в военной форме. Его новые апокалиптичные путевые заметки будут пестреть образами пугающими и едва ли объяснимыми, чего только стоят беременные здоровыми детьми зомби («магия плаценты») и ритуалы альфа-особей с развешиванием оторванных голов по деревьям. Гарленд настаивает, что узреть гармонию в эволюционной мясорубке поможет коллажно-ассоциативное мышление. «Аннигиляция» и «Падение империи» теперь выглядят неудавшимися черновиками «28 лет спустя»: лакуны биологических и политических сюжетов наконец-то стали важной частью общей картины.
То, что может Гарленд-сценарист, резко вставший в ряд к Шредеру, Чайефски и Миндадзе, и не снилось Гарленду-режиссёру — чтобы найти единственно верный визуальный подход к тексту и населяющим его сущностям, и понадобился энергичный весельчак Бойл. Вместе со своим давним соратником, оператором Энтони Додом Мэнтлом, они создали полевой храм цифровых технологий (посмотрите на фото со съёмок, где дюжина телефонов собирается в единый дугообразный хребет) и спрятали хрупкий нерв произведения за многочисленными трюками и оптическими искажениями. После того как он будет найден, даже финальный клиффхэнгер в виде отмороженных телепузиков в «Адидасе» и с перевёрнутыми золотыми крестами на шее покажется самым естественным событием в этом потрясающем экранном мире.
