Критика в восторге от ленты Аличе Рорвахер «Счастливый Лазарь». После показа публика рукоплескала добрых пятнадцать минут, теперь итальянке прочат один из главных призов фестиваля. По просьбе Кино ТВ о картине рассказывает Егор Москвитин.
В деревне Инволато, спрятанной в итальянской глуши и защищённой от мира неглубокой рекой, ход времени преломился. На пыльном дворе вроде бы конец двадцатого века, но деспотичная маркиза де Луна держит крестьян за крепостных, а те и не думают сопротивляться. Противоречащие друг другу приметы времени — громоздкие телефоны, кассетные плееры — сбивают зрителя с толку и сразу же переводят фильм в плоскость магического реализма (как в книгах Милорада Павича) и безусловной притчи (как в книге, написанной до других книг). Главный герой этой притчи — простодушный, похожий разом и на шукшинского чудика, и на картинного ангела-мученика крестьянин Лазарь (Адриано Тардиоло). Юный Лазарь никому и ни в чём не может отказать, всегда отдаёт последнее (то людям, то собакам, но чаще — каким-то сукиным детям) и почти не говорит, а когда его голос всё же раздаётся, то звучит или театрально, или исповедально. Маркиза де Луна, королева табака, у которой, по словам режиссёра, был реальный прототип, объясняет приехавшему в гости сыну, что для крестьян подчинение ей означает счастье и что мир будет устроен таким образом более-менее всегда: мол, она угнетает их, а они тут же перекладывают свои заботы на Лазаря. Но сын — юный маркиз с острыми чертами лица, гривой золотых волос и бесовским красным сюртуком — ей не верит и задумывает плутовство: требует от Лазаря, чтобы тот его похитил. Безропотный герой подчиняется, слухи о преступлении доходят до полиции, и выясняется, что маркиза ошиблась: средневековый порядок Инволато открывается внешнему миру.
Для тех, кто не знаком с Аличе Рорвахер, описание «Счастливого Лазаря» может показаться абсурдной и жестокой сельской антиутопией в духе «Догвилля» и «Таинственного леса», но итальянку интересуют совсем другие регистры насилия, нежели фон Триера (его в Каннах покажут сегодня ночью), и таинства совсем другого порядка, нежели Шьямалана. «Счастливый Лазарь» — история про святость и плутовство; каждый крупный план здесь — икона, каждый средний план — деревенская живопись, а каждый общий план — приглашение в космос. Сельская община, с которой зритель встретится в двух обстоятельствах, счастливых и трагических, — галерея пронзительных портретов. Какой-то деревенский пьяница в широком плаще и кепке, стоит ему заговорить, становится папой Римским; ребёнок с блаженной мордахой откручивает зеркальце с мотоцикла приказчика; крестьянка, приподняв скромное длинное платье, чешет коленку. Но необычнее всех — кудрявый Лазарь с сильными руками, сутулой спиной и лазурным взглядом. Даже звери водят вокруг него хороводы — от куриц до волков. Библейских символов в фильме, особенно по меркам современного циничного кино, целая россыпь: накануне чуда герои увидят в горах огонь и примут его за красную комету. А что произойдет с самим Лазарем, понятно уже из названия.
Но в том-то и фокус, что вместо претенциозности это кино источает искренность, а загадки Рорвахер не так очевидны, как кажутся. Любой Лазарь — не проводник чудес, а их получатель, так кто же его воскресит? Неужели противный маркиз? Почему рядом с героем то и дело появляется степной волк, но кажется не хищником, а другом? И как объяснить скачки времени? Ни с того ни с сего деревенская община превращается в городских кочевников вроде актерского балагана из «Седьмой печати», а значит, и рыцарь, который принесёт себя ради них в жертву, обязательно найдётся.
«Счастливый Лазарь», которому в Каннах рукоплескали добрых пятнадцать минут и теперь прочат если не «Золотую пальмовую ветвь», то уж приз за мужскую роль точно (впрочем, тут есть шансы и у египетского «Йоммедина»), кажется фильмом-чудом. Но на самом деле это итог очень большого пути.
Умение приводить музыку в удивительную гармонию с пространством Рорвахер показала ещё в документальном фильме In tempo, ma rubato об итальянском композиторе Марио Брунелло. Тот, тоже паломник и тоже святой, окружает себя учениками и странствует с ними по миру — от пустыни Сахара до главных сцен Рима. В «Счастливом Лазаре» тоже много траекторий пути героев: то они поднимаются на лысую гору, то гребут руками сквозь золотые поля, и всякий раз незаметная музыка заполняет эти пространства. Она то туманом спускается в низины, то шёпотом рассыпается среди деревьев. В финале одна из мелодий и вовсе перестаёт быть фоном и превращается в героиню, сбегая из ухоженной церкви в неуютные места, где, согласно режиссёру, живёт настоящая святость.
А понимание ритма и такта деревенской жизни уже можно было встретить в «Чудесах» — игровом фильме, который четыре года назад взял в Каннах Гран-при жюри. За этой пальмовой ветвью нередко следует другая, поэтому критики (то ли от избытка чувств, то ли с твёрдой математикой в голове) прочат Рорвахер главную награду всего фестиваля. Впрочем, так же многие говорили и в февральском Берлине, посмотрев «Между рядами» Томаса Штубера, во многом похожую историю о святом простаке. Работая грузчиком в супермаркете, он, сам того не зная, упорядочивал чужие жизни и раскладывал по полочкам ценности застрявших в магазинах европейцев. Немецкий фильм тоже смешивал пролетарскую драму с христианской притчей, назначая кульминацию своей истории на Рождество, и тоже был фаворитом зрителей и критиков. Но то, что одних может исцелить, других изматывает, поэтому предсказывать решение жюри на всяком фестивале — неблагодарное дело. Что до «Чудес» Рорвахер, то в них пасторальные пейзажи выгорали под тосканским солнцем, а в деревенский быт вторгались заезжие тележурналисты со своим реалити-шоу. Но там, где другой режиссёр снял бы громогласную драму о распаде семьи и забил бы в набат об утрате традиций, Рорвахер сохранила веру, что сельская душа способна пережить любое насилие. И эта её вера странным образом напоминает о пьесах нашего Вампилова — например, о «Прошлым летом в Чулимске», в котором святая девушка Валентина сопротивлялась мерзости вокруг, упрямо ухаживая за цветами. Героини «Чудес», кстати говоря, четыре сестры, которых выманивает из глубинки большой мир, так что Рорвахер вполне может быть знатоком русской литературы — или просто слышать труды всего мира, прикладывая ухо к земле.
«Счастливый Лазарь» даёт возможность прикоснуться к этой тёплой земле сообща. В этом кино столько святости, что про него не получается писать ничего, кроме высокопарных глупостей. С другой стороны, сама Рорвахер — явно сторонник простых формулировок, поэтому лучше скажем так: «Счастливый Лазарь» — единственный фильм этих Канн, который вам захочется показать своей маме.
