Каннская любимица и кудесница современного итальянского кино Аличе Рорвахер выпустила фильм о белой магии итальянских чёрных копателей, который пленяет винтажным визуалом и античным духом. Нам эта картина очень понравилась — объясняем, почему и отчего.
Смотрим «Химеру» — играем в ассоциации.
Карнавал Феллини, неореализм Де Сантиса, мистерии Пазолини, отчуждённость Антониони, телесность Бертолуччи и убаюкивающая магия прошлых картин самой Аличе Рорвахер — «Чудес» и «Счастливого Лазаря», с которыми её свежая «Химера» образует своеобразную трилогию.
Эту постановщицу называют продолжательницей всего хорошего, что когда-либо случалось с итальянским кино на его долгом и насыщенном веку. Сравнительно недавно с таким же благоговением отзывались о её старших коллегах, о Паоло Соррентино и Джузеппе Торнаторе. Конкретно эти режиссёры, оба два, снимают размашисто, очень даже по-голливудски, а вот Рорвахер — это инди чистой воды. В хорошем смысле слова «инди». Так же, как ветер сдувает пыль с древнего — старше всей Римской империи — высеченного на камне узора, являя его красу нищим тосканским Индианам Джонсам, только-только вскрывшим посреди ночи гробницу этрусков, так и Рорвахер отметает в сторону кинематографические формулы и условности, обнажая деликатный и не растаптывающий веру зрителя в чудо киноязык.
Визуалом в «Химере» заведует не цифровой сигнал, а видеоплёнка — 16- и 35-мм, дабы в отдельных моментах сужать и расширять внутрикадровое пространство. Героями выкуривается непомерное количество сигарет, чтобы вместе с табачным дымом по джармушевской методе нагнать уютного сплина. Отдельные персонажи ленты — десятки краденых этрусских артефактов: непримечательная утварь для обывателя и настоящее сокровище для коллекционеров и музейных работников.
В «Химере» голь и юдоль итальянского народа на заре 1980-х переплетаются с мифом об Орфее и Эвридике, плавно перетекающим в историю о Тесее и Ариадне. Лики смерти здесь банальны и безынтересны — в экранном мире Рорвахер, на границе вымысла, главенствуют лики бедности непокрытой, счастья в шалаше, и признаки едва уловимого волшебства, для обозначения которого зарубежные кинокритики уже успели вывести термин «магический неореализм».
Кстати говоря, у Роберто Росселлини — одного из основателей итальянского «просто неореализма» — Аличе Рорвахер заимствует не только идею о приближенном к документальному изображении больших бед маленьких людей, но и его дочь — известную по «Синему бархату» Линча Изабеллу Росселлини. Она играет в «Химере» небольшую, но важную и запоминающуюся роль. Ещё, как и в предыдущих фильмах Рорвахер, в касте присутствует сестра постановщицы Альба. И ещё, как и в предыдущих фильмах Рорвахер, в «Химере» без прикрас демонстрируют жизнь итальянской провинции, которая выживает как умеет. В «Чудесах» простолюдины пытались перебить приторность сладкой жизни пришлых телезвёзд вкусом мёда собственного производства. В «Счастливом Лазаре» современные крепостные выращивали табак, а после вынужденного обретения не шибко желанной свободы бродяжничали. Ну а герои «Химеры» — чёрные копатели — обкрадывают мёртвые души некогда проживавших на территории Тосканы этрусков, чтобы не помереть с голодухи на просторах красивой и голодной ретро-Италии, озвученной музыкой, под которую на дискотеках вполне могли отплясывать многочисленные альтер эго строптивого Адриано Челентано.
«Копать и не просыхать», — таков девиз шайки итальянских археологов-нелегалов, сплочённых чужаком Артуром в филигранном исполнении британца Джоша О’Коннора. Вместе с ними он давно лазает по этрусским захоронениям. В этих местах он знает многих и многие знают его, однако он до сих пор продолжает говорить на здешнем наречии с ошибками. Этот мужчина владеет сверхъестественным даром находить глубоко зарытый клад без каких-либо приборов. Он много молчит. Его светлый костюм выделяется на фоне тряпок, что носят его коллеги по опасному бизнесу. Артур — гость не просто из другой страны, а не из мира сего, и цели его далеки от банального обогащения за счёт присваивания себе богатств, что залежались на дне культурного слоя. С лозой в руках и лопатой за спиной он ищет не ценности древних, а вход в загробный мир, откуда мечтает вызволить погибшую возлюбленную, разрываясь между памятью о ней и прикосновениями другой — той, что сейчас и что на поверхности, топчет одну и ту же землю, что и авантюристы, поющие о своих профессиональных подвигах, знатно нализавшись вина.
Стремление Артура воссоединиться с умершей любовью — это и есть химера из заголовка фильма. Читай — несбыточная, радикальная, бредовая, однако, как нас убеждает Аличе Рорвахер, оттого не перестающая быть желанной (и достижимой) идея. Химера Артура — заглянуть по ту сторону жизни. Химера Рорвахер — заглянуть по ту сторону экрана, вышивая красные сюжетные нити и блуждая по лабиринтам визуального опыта. Её кино — воплощённый релакс. Её мир дарит надежду. Её режиссёрский стиль самоценен даже в отрыве от философских подоплёк и диалогов с античными мифотворцами. Её самый главный урок для нас с вами — нет вреднее мечты, чем отсутствующая мечта. Археология по Рорвахер, одновременно грязная и любвеобильная, существует вразрез с археологией, какой её описывал своим студентам легендарный (пускай и вымышленный) учёный и приключенец, доктор Генри Уолтон Джонс — младший. Индиана учил, что, копаясь в земле, вы ищете не истину, а факты. Аличе Рорвахер считает, что совсем наоборот.
