На Венецианском кинофестивале показали «Бруталиста», новый неподъёмный опус Брэйди Корбета про венгерского архитектора, переехавшего в Штаты и ввязавшегося в стройку века (по крайней мере, для себя, своей семьи и оплатившего всё спонсора). О (мета)физике новой отповеди американской мечте рассказывает Антон Фомочкин.
Пробравшись сквозь потёмки корабельного жерла, венгерский архитектор Ласло Тот (Эдриен Броуди) выползает на свет маленькой тощей букашкой перед нависшей над островом Эллис статуей Свободы. Первые дни страна возможностей встречает иммигранта язвительной куртизанкой и дефицитом хлеба. Всё меняется с переездом в Филадельфию, где Ласло падает в начальственные объятия своего ассимилировавшегося кузена Аттилы (Алессандро Нивола), открывшего мебельный бутик предпринимателя, вместе с гражданством принявшего и католицизм. Вскоре бюро навещает богатенький Ричи по имени Гарри Ван Бурен (Джо Элвин), заказав переосмыслить в модерновую библиотеку читальню (подарок отцу) родового гнезда.
Проект изящных линий и минимализма удаётся, но Тоту ничего не платят. Тот самый папенька, на дух не переносящий любого рода сюрпризы и оскорбительно состоятельный магнат Харрисон Ван Бурен (Гай Пирс), срывая голос, вышвыривает дизайн-бригаду на улицу. Последующая ссора с Аттилой вынуждает Ласло обособиться и рвать спину на стройке, где его в конце концов и находит нувориш, виновато тыча в лицо парадным лайфстайл-журналом с той самой библиотекой на развороте. Спустя пару светских бесед Ван Бурен делится идеей строительства проекта мечты, часовни, конференц-зала и чёрт знает чего ещё (в одном), названного в честь его покойной матушки. Тот заказ принимает; стройка затягивается; его застрявшая в Европе жена Эржабет (Фелисити Джонс) всё не едет — когда до Америки доберётся и она, покажется, что проклят не только этот архитектурный колосс, но и Ласло.
Может показаться, что фильм Брэйди Корбета — и сам едва ли не воплощённая грёза Ван Бурена. Депрессивно-бледная монументальная гробница второй половины двадцатого века, вросшая в тоскливый фамильный холм дурной наследственности — рядом с таким уместно смотрелся бы лишь готический особняк, где от вопиющей угрюмости бытия вешались все хозяева. Однако фактические масштабы «Бруталиста» куда скромнее, ведь ещё на «Детстве лидера» Корбет показал, что, если навести фокус на нечто обманчиво интимное (отравленное отрочество бесёнка с наружностью повзрослевшего херувима), нетрудно разглядеть червоточинку, которая со временем разъест целое европейское государство.
Так и авторская рукотворность экранного жизнеописания Тота напоминает то, с каким бережным энтузиазмом Ласло возводил макет злополучной постройки для утвердительных демонстраций перед «пиджаками» во главе с Харрисом. Но мало заботливо собрать свою идею в миниатюре, талант в концепции Корбета — алхимическая связь между художником и его творением, не только волнующая других, но и способная погубить (и даже массово), будучи результатом кабальной расписки с дьяволом (заказчиком).
В «Вокс люксе» клиповая система образов поп-дивы Селесты (Натали Портман) вдохновляла группу террористов на массовые расстрелы, тогда как первоначально исполнительница сама была ребёнком, по велению тёмных сил пережившим школьный шутинг во имя оглушительной карьеры. Окончивший Баухаус Ласло с дрожащим трепетом разглядывает фотоснимки своих венгерских архитектурных свершений как часть недостижимой жизни, не омрачённой травмой.
Холокост навсегда погасил его взгляд. Холокост въелся в бессознательное, вдохновляя архитектора на организацию пространства в своём бруталистском периоде, который, кажется, неминуемо вгонит того в могилу. Перверсивная мегаломания Ван Бурена распаляет Тота едва ли не единолично развести капище и броситься в огонь.
Ускользающая плёночная реальность картины — не блажь и не мираж, а энигма. Брутализм как архитектурное направление — закатанный в бетон человеческий опыт. «Бруталист» — зернистый акт шаманизма, обречённо взывающий к божественному. Но вместо благодати приходится только и делать, что топтать цветы зла, ведь родить что-то большее эта земля (по фильму) не в силах, лишь удобряя почву прахом приезжего человеческого капитала. Как сокрушённо подмечает Эржабет, «эта страна сгнила»: покинув послевоенную Европу, чета Тот надеялась наконец обрести свободу, но вместо внутреннего обнуления с другими мигрантами мотыльками потянулась к свету каноничного факела.
Здешние интерьеры и впрямь точь-в-точь как на картинках из американских журналов, как восхищённо подмечает Ласло. Наверное, в таких и впрямь приятнее терять себя. Эржабет становится Элизабет. Аттила Мольнар — Миллером, предпочитая псевдоним для звучности вывески на своём ателье. Америка стачивает, но не даёт ничего взамен. Ван Бурен не сможет расстаться даже с монеткой, с ласковой мягкостью вынуждая Ласло поднять её с пола и вернуть ему в руки. Падение Тота — путь от восторга при виде чужого автомобиля, предназначенного для трансфера в имение, до припадка отвращающей злобы за баранкой уже своей собственной машины.
Тот, как и многие художники, — забава, интеллектуально (и не только) стимулирующая меценатов. Ван Бурен же, вожделея быть не только денежным мешком, но и демиургом, теряет последнее кларк-гейбловское человеческое обаяние, когда оказывается в мраморных карьерах Каррары, в белизне и эхе которых он увидел то невозможное, чем никогда не сможет обладать сам и что подвластно таким проклятым демиургам, как Тот.
Любовь Корбета к скрытым шифрам, закорючкам и посланиям, что в кадре, что на титрах, не могла не закончиться фильмом об архитектуре. Вглядываясь в бездну прошлого столетия — она темна, как грязная итальянская подворотня, где обессиленно валяются со шприцом в вене, — режиссёр ищет всё то же непознаваемое в величии зданий, что, как люди, скрывают внутри сплетение потаённых лабиринтов, где можно без следа пропасть, стоит лишь с ними сблизиться.
После премьеры «Бруталиста» Корбета упорно начали сравнивать с другими американскими кинематографистами, в чью ДНК оказалась вшита новоголливудская мечта. Но, в отличие от них, евроцентричный постановщик не привык раздавать ответы — к финалу каждое второе предложение (и сюжетную линию) обрывая на многоточии. В одной из сцен ужаленный буржуазностью Гарри направится флиртовать с Софией (Рэффи Кэссиди), безмолвной племянницей Тота, приехавшей в Штаты вместе с Эржабет. Что было между ними в лесу — тёмная, гнетущая недосказанность меж монтажных склеек, из которых «Бруталист» и состоит.
Макабрическая вселенная фильма Корбета дышит со скрежетом поршневого двигателя, тревожной сирены и с хрипами грязного джаза, который играют в тех местах, где как-то, в самый бедный (и свободный) период своей судьбы, ошивался Тот. Божественное здесь даёт о себе знать немым отпечатком света в форме креста в мегадворце Ван Бурена или же являясь в наркотических видениях, смягчая душевную и физическую муку. Дочери и матери, как и в «Вокс люксе», оказываются сыграны одной актрисой. А в реальности разбивший «Пьету» Микеланджело Ласло Тот даёт имя Тоту созидающему. Действительность Корбета изменчива и пугающе прекрасна. Одна из глав фильма называется «Жестокость красоты» — и это та мрачная суть, что обращает человеческое горе в искусство, а Бухенвальд рифмует с Биеннале.
