Ещё до того, как кинематограф захватил мир, книги были монополистами в вопросах эскапизма, утешения и развлечения, чьи возможности ограничивались фантазией читателя. Сегодня первое место в чарте бестселлеров не вполне равноценно лидерству в кассовом прокате, и всё же экранизации — доминирующая часть сериальной и киноиндустрии. Ещё в доковидном, последнем спокойном для кинотеатров, студий и зрителей 2018 году экранизации книг собирали в мировом прокате на 53 % больше, чем фильмы по оригинальным сценариям — включая блокбастеры Marvel Studios, которые по своей сути являются адаптацией комиксов. Русская киноиндустрия пока лишь осторожно пробует экранизировать комиксы, но не «Майором Громом» единым: в нашей подборке представлены российские романы, в том числе графические, которые просто необходимо экранизировать.
«Моё пристрастие к Диккенсу», Нелли Морозова
«С тридцать второго весёлая нищета моих родителей была поколеблена. Нищета стала меньше, но веселья не прибавилось», — так Нелли Морозова, редактор и сценарист, вспоминает о своём взрослении времён Большого террора. Автобиографический роман разделён на три жизненных этапа: весёлая бедность в детстве, относительно сытая, но наполненная тревожным предчувствием юность и взрослая жизнь, которая заставляет мыслями возвращаться в прошлое в поисках ответов. Особняком стоят книжные полки с томиками Диккенса и Дюма, в которых Нелли могла спрятаться от страха за отца, от голода и нищеты, от жизненно необходимых уроков двоемыслия, в конце концов. Не то чтобы роман Морозовой был ещё одним окном в историю ужаса, нет. Это роман о том, что и тогда были прогулки, поцелуи, игры в куклы и посиделки с соседями. И тогда люди жили — и будут жить.
«Моё пристрастие к Диккенсу» годами пылилось на самой дальней полке в доме Нелли Морозовой от греха подальше, было отдано публике лишь в 1990 году — с тех пор книга получала переиздание каждое десятилетие. Уже поэтому её стоит экранизировать. Тут так и просится закадровый голос рассказчицы, но кажется, что выразительный взгляд, подшибающий подпорку четвертой стены, скажет зрителю из сегодняшнего дня больше, чем самый эмоциональный спич в прошлом, когда все всё понимали без слов. В то же время эта воздушная, энергичная история, пропитанная любовью к суетливой кухне искусства кино и театра, настолько состоит из фрагментов, что её единственно верная форма — сериал.
Любовь к Диккенсу и Толстому. Припыленное сусальным золотом детство в Таганроге, мамины скульптуры и папин театр. Суета в киностудии, где режиссёры не только не противятся начальственному, подцензурному смотру, но желают его. Рязанов — прямо так, без имени, вы и сами знаете, кто он. Паршивый, но, главное, лживый донос, с которого, как ржавая спираль, раскручивается эта история.
«Последний день лета», Андрей Подшибякин
Учебный год в Ростове 90-х, родители поглощены противостоянием Бориса Ельцина и Верховного совета, местная милиция — борьбой с мафиози, подростки-хулиганы — мечтами о том, как займут их места в прекрасном будущем и как бы ещё сорвать злость на тех, кто помладше. На фоне этих тектонических перемен, прямо как у классика, «древнее зло пробудилось».
Роман «Оно» Стивена Кинга уже давно перерос собственный объём и превратился в жанр. Хтонь одноэтажной Америки слишком удачно, «как на вас пошитая» ложится на постсоветскую глубинку 90-х, когда Король ужасов стал уютным обезболивающим для русскоязычных читателей от мала до велика. В романе Подшибякина восьмиклассница Аллочка с тщательно выстроенной репутацией «лучше-со-мной-не-связываться»; почти сиротка Стёпа, ухаживающий за лежачей бабушкой; Аркаша, таскающий на себе груз говорящего прозвища «Пух»; Крюгер, который недавно посмотрел на кассете 15-й эпизод «Звёздных войн»; и Шаманов-младший, сын местного авторитета, который пытается ни во что не ввязываться и с криминалом не ассоциироваться. Ростовский клуб неудачников обречён объединиться, чтобы противостоять голодному древнему нечто.
«Последний день лета» стартует бодро и начинён клиффхэнгерами, но он лишь в начале притворяется почти лавкрафтианским хоррором, обманывая ожидания читателей. Последует ли примеру автора потенциальная экранизация — большой вопрос. Сила «Последнего дня лета» заключается в том, что Подшибякин понял суть самого явления small town horror: что Ростов, что Дерри, Оно с одинаковым упоением питается людским страхом, грязными тайнами, безразличием взрослых и подростковой жестокостью. Противостоять этому злу могут только детская сплочённость и искренность. «Душ-то, между нами говоря, у вас почти и нет — так и с голоду помереть можно».
Говоря о Дерри, «Оно» ведь тоже существует не само по себе, это формула, заключённая в кинговское же «Тело», или, в переводе на киноязык, — «Останься со мной».
«Бронепароходы», Алексей Иванов
В шумном, кипящем, скрипучем шестерёнками романе корабли и люди смешиваются в мясорубке Гражданской войны ХХ века. Пушки и ружья обязательно стреляют, мимо обломками проплывает прошлая ситцевая и кринолиновая жизнь, красивая на почтительном расстоянии, изодранная — если приглядываться. Количество героев по разные стороны баррикад сравнимо с «Игрой престолов», умирают они примерно в тех же пропорциях. Белые против красных — вопрос в том, кто из них симпатичнее автору. Кажется, жальче всех ему всё же пароходы, которые так напоминают бронированных медведей и сонных китов.
Люди в этой массивной, суровой истории — жернова, перемалывающие мир прошлого и будущего, в то время как корабли — опоясанные какими-то флагами, растерянные, но пока ещё дышат. «Бронепароходы» — роман титулованный, крепко стоящий на фундаменте одобрения критиков, и он обречён на экранизацию. Вопрос в том, нужна ли нам ещё одна историческая драма? Или роман Иванова может рассчитывать на нечто большее? К примеру, переводчица Анастасия Завозова со свойственной ей меткостью сравнила «Бронепароходы» со стимпанком, и что-то в этом есть.
«Лисьи Броды», Анна Старобинец
Мифы, масскульт, хоррор, старые боги и новые смешиваются там, где пролегает магически мерцающая маньчжурская граница. Через неё пытается перебраться Макс, политзаключённый, сосланный на рудники после войны. Что до посёлка Лисьи Броды, кажется, именно там в последний раз была замечена его жена, и Макс скорее руку себе отгрызёт, чем смирится с её исчезновением. Другое дело, что искать надо быстро, чекисты вцепились в него — и идут по следу, а сам путь отчасти и вовсе напоминает мир «Дороги» Кормака Маккарти.
Звучит интригующе, не правда ли? Анна Старобинец за годы карьеры стала многоликой: для одних она — автор уютных хорроров, для других — и вовсе детский писатель «Зверского детектива». Для третьих Старобинец — всё равно что Нил Гейман с его «Американскими богами», и это ключевая причина, почему мы должны увидеть «Лисьи Броды» на экране. Впрочем, не стоит понимать это буквально.
Старобинец сталкивает Восток и Запад на территории послевоенного СССР, на той самой мерцающей границе, без оглядки на немощного Одина и его тщеславную войну против богов современности, и, главное, она делает это настолько увлекательно, насколько интригующим может быть портрет культурного кода, изувеченного собственными же противоречиями. Кажется, нечто подобное режиссёр Владимир Мирзоев однажды уже провернул, поднимая из-под земли южной готики непролазную хтонь «Топей». Можно ли повторить этот трюк ещё раз?
Стоит при этом признать, что «Лисьи Броды» — сюжет со сложной кинематографической судьбой. Сама концепция изначально задумывалась под формат сериала, но затем преобразилась в полновесный роман. Когда дело всё же дошло до полноценного запуска экранизации, Старобинец осталась разочарована в той степени, которая заставляет авторов отречься от проекта. Писательница именно так и сделала, попутно заклеймила адаптацию «актом самокастрации», но до экранов проект так и не добрался. Остаётся надеяться, что в будущем объёмное, многослойное фэнтези Анны Старобинец окажется в надёжных руках.
«Шув», Ольга Лаврентьева
Снова 90-е, сбитые с толку дети — и зло, которое поражает разве что своей органичностью и обыденностью. Банды, клаустрофобные дворы-колодцы Петербурга, нищета на фоне барокко, Цой, не живой, но вечный. В готическом детективе подростки отвлекаются от игр в мафию, когда происходит странная смерть молодого врача. Это преступление или прозаическая трагедия? Чтобы добраться до истины, герои, как умеют, собирают профайлы на всех подозреваемых, тщательно изучают все возможные варианты — от банального убийства до столкновения с лавкрафтианским ужасом. И документируют всё это в формате комикса, который сам находится внутри комикса.
Графический роман Ольги Лаврентьевой хорош не только тем, что он по духу улавливает приключенческое соприкосновение детской непосредственности с бытовым ужасом от «Лета ночи» до «С ключом на шее», но и своей яркой формой: герои ведут расследование — и записывают каждую жуткую, забавную и абсурдную деталь, фиксируя, дополняя и преображая реальность.
«Протагонист», Ася Володина
«Никита Буянов трагически…» не то «ушёл», не то «погиб», или вовсе лучше написать в некрологе «покинул». В университетском романе Аси Володиной девять человек, заточённые в рамки удушающе престижного института, пытаются осознать самоубийство однокурсника, версия каждого из них балансирует между «Расёмоном» и «13 причин почему», где каждая интерпретация трагедии и её предпосылок открывает новые грани картины. В какой-то момент становится невозможно установить, что есть правда, ведь на самом деле смерть юноши оказывается для них всего лишь поводом подумать и поговорить о себе в формате монолога.
Сам жанр университетского романа — потрясающая диковинка со своей аудиторией, которая точно знает, чего хочет. Для индустрии сериалов «Протагонист» — удивительная возможность создать драматический флагман, будь то «Большая маленькая ложь» или те же «13 причин почему», которые и не думают терять своей силы. В то же время самые амбициозные команды могут превратить «Протагониста» в собственную «Тайную историю», как у Донны Тартт, причём не по букве, но по сути.
«Собакистан», Виталий Терлецкий
Застёгнутая на все пуговицы военного камзола, наглухо закрытая социалистическая республика неожиданно слегка приоткрывает свои границы для некоторых глав дружественных стран и избранных журналистов. Всё потому, что местный лидер — товарищ Дружок — устраивает репетицию собственных похорон, и это мероприятие, торжественное и эксцентричное в равной степени, нуждается в освещении.
Виталий Терлецкий использует технику поп-арт, чтобы показать условное социалистическое государство со всеми его военными униформами, погонами, зелёной плиточкой и жёлто-красными знамёнами, неотличимыми друг от друга, и рассказывает об устройстве этого общества через антропоморфных животных, в которых угадываются журналисты, диктаторы и прочие исторические личности, но и целые классы тоже, иногда не самые очевидные. Все они готовятся заглянуть в будущее, непредставимое и неизбежное одновременно, почти «Смерть Сталина».
Экранизация могла бы пойти по пути «Коня БоДжека» или «Острова собак», пусть 150 страниц комикса — недостаточно для полноценного анимационного сериала, но этого вполне хватит для фильма. Ещё одна сильная сторона романа «Собакистан» — в том, что это целая франшиза, она потребует руки талантливого сценариста и смелого режиссёра, который осознаёт потенциал анимации, очищенной от визуального реализма, способной вспороть драму и в то же время углубить её через гротеск и юмор.
«Авиатор», Евгений Водолазкин
Между «Моим пристрастием к Диккенсу» и «Шувом» пролегают целые десятилетия, объединяет их исключительно общая травма перемен XX столетия. Герой «Авиатора» Иннокентий Платонов — человек двух эпох одновременно: очнувшись в 1999 году, он пытается восстановить по фрагментам воспоминания, в которых отчётливо всплывают любовь к авиации, юность в гимназии, детство в Сиверской, революция 1917 года.
Роман Евгения Водолазкина удивительным образом сочетает в себе научную фантастику, детективную интригу и многослойное осмысление всего ХХ века, который не то мёртвой хваткой цепляется за ускользающий XXI век, не то остаётся, как счастливое воспоминание, слегка поддающееся коррозии. Есть в нём и болезненная попытка заморозить прошлое, чтобы бережно пронести в будущее по образу и подобию «Зимнего солдата», есть всё ещё слишком знакомый страх неизбывности репрессий, принципиальная невозможность диалога между людьми. В то же время это роман ностальгии и памяти, которые слишком хорошо смотрелись бы на экране: сперва воспоминания приходят к Платонову через смутные образы, запахи, простые, понятные и счастливые. Затем они усложняются, и чувства, которые они вызывают, усложняются тоже, наслаиваются друг на друга, и вот уж детская ностальгия неразрывно связана с ужасами.
При всём удивительном потенциале сложно сказать, есть ли у романов из списка шанс на экранизацию, однако «Авиатор» медленно, но верно движется к адаптации, над которой КИНОТВ работает уже сейчас.
