С четверга в прокате фильм «Текст» Клима Шипенко, актёрскую работу Ивана Янковского в котором отмечает даже бескомпромиссная в вопросах отечественного кинематографа Зинаида Пронченко. Денис Виленкин по просьбе КИНОТВ поговорил с одним из самых многообещающих молодых артистов России.
Твой герой Пётр Хазин — избалованный полицейский, представитель золотой молодёжи. Как ты вдохновлялся в работе над ролью?
Когда я получил этот сценарий, то, конечно, вспоминал Харви Кейтеля в «Плохом лейтенанте» и Гэри Олдмана в фильме «Леон». Ассоциативно это меня вдохновляло. А готовился я только с мыслью, что температура тела у этого персонажа не 36,6. Этот человек постоянно не спокоен, и обусловлено это тем, что занимается он нечестными вещами, у него нестабильная психофизика. А касательно того, «про что» я играл, это я прекрасно понимал. У меня очень много есть таких товарищей, которые имеют в жизни всё, но ответственность за свою жизнь они по-мужски взять не могут. Так и мой герой, за него всё решил отец, и выбор был сделан под его давлением. Хотя, конечно, в герое живёт определённая эмпатия. Просто власть настолько заразна, что это не ты её вкушаешь, а она тебя поедает.
Сценарий изменился в сравнении с книгой?
Я в этих случаях всегда сторонник того, чтобы кино дополняло книгу, приукрашивало её, но ни в коем случае не становилось в контрпозицию. Фильм должен был оживить «Текст». И, мне кажется, нам удалось прочувствовать этот момент оживления через письма, буквы, сообщения на экране.
Что тебя привлекло в сценарии?
Как я сказал уже, просто очень люблю роли плохих полицейских и внутренне на этом выстраивал свою роль. А когда поступило предложение, я сразу сказал Климу, что хотел бы сыграть не Илью (главного героя «Текста». — Прим. ред.), а Петю. Потому что таких Петь в жизни я не играл. Про Глуховского знал, что есть писатель, у которого все фанатеют от «Метро». А оказалось, что у него есть современное «Преступление и наказание». Такого материала как актёру мне не хватает. А таких фильмов не хватает зрителю. Поэтому это праздник.
У вас есть очень хорошо снятая откровенная сцена. Кто придумал снять её именно так, на телефон?
Знаешь, это было забавно. Первый блок съёмок был на Мальдивах. И мы снимали там наши с Кристиной летние куски. Летали на три дня. Притом лететь туда 9 часов, и твоя задача — сниматься не в кино, а снимать себя самого на телефон.
А оператора брали для советов?
Нет, я и был оператором. Вообще, по идее, очень много в фильме сам снял. Так вот как пришла идея. Мы пили вино, завтра съёмки, и Клим говорит: «Ну, ребят, надо подумать, как снимать порно». Мы думали какой-то член купить резиновый, но решили, что будет видно и будет неправда. А фильм настолько правдивый, честный, и поэтому от идеи отказались. Клим приводил в пример сцену из «Бойцовского клуба», когда Брэд Питт и Хелена Бонэм Картер трахаются, а потом добавил, что это всё графика и всё нарисовано. В общем, просто поняли, что надо снимать открыто и прямо. У нас была смена в квартире, где мы писали мои разговоры по телефону, а вечером как раз запланирована сцена секса. Мы с Кристиной выпили по бокалу вина, расслабились и начали работать. Сделали дублей пять. Хотя хореография была одна, мы её устаканили с Андреем (Ивановым, оператором фильма. — Прим. ред). А после каждого дубля выходил режиссёр из-за угла, где он сидел и пил чай, и смотрел на экране телефона, что получилось, пристально, с серьёзным и умным выражением лица, и говорил: «Да, неплохо, а давайте ещё раз». А оператор такой, да, хорошо, но ты ещё подсними здесь, чтобы бликов не было. Б***ь , ну да, и без бликов ещё. Поэтому ещё дублик.
Очень сложная задача. Ты должен играть, снимать и ещё следить, чтобы бликов не было и телефон не выпал.
Да, и ещё следить за тем, чтобы не снять х**. Дел много. Но Кристина большой профессионал, а когда в таких сценах у тебя опытный партнёр, можно даже не волноваться.
У тебя в этом году в производстве пять проектов, но в твоей фильмографии нет ни одного сериала. Это осознанный выбор или отсутствие интересных ролей?
Знаешь, я просто не нашёл такой сериал, в который я готов был бы на длительное количество смен погрузиться. Если бы я получил такое предложение, меня бы взбодрило, что вот на 50-60 дней я буду готов в такое производство войти. Не имею ничего против сериалов, просто ещё не встретил свой.
А вот если приводить какой-то эквивалент американскому сериалу или зарубежному, какой это сериал там?
Там настолько люди умеют это делать, что я могу вот десять назвать, и все эти десять...
Будут лучше того, что предлагали...
Да, абсолютно, ты прав. Зная, что есть такие, внутренне ты не можешь пойти на такой н**б самого себя. Нельзя. Если ты хочешь делать такое, нельзя браться за меньшее.
Ты как-то изменился после того, как стал самым молодым актёром, получившим «Золотого орла»? Задаёт ли это планку?
Не сказать, что как-то изменился. У меня много театральных наград, и приз «Кинотавра» с ребятами за «Тряпичный союз». Мне это приятно, когда замечают. Но не это же цель. Здорово, что работу оценивают и видят. Но, по-хорошему, это неважно. Важен процесс, это говорят многие, а если задуматься, это не какое-то пафосное расхожее выражение. Дорога фильма, и начало, и конец, очень сильно на тебя влияют. Если я в жизни слабый, а в роли сильный, хорошо, если эта роль к концу съёмочного периода даст мне необходимую силу и через роль я возвышусь над самим собой. И это дороже, чем любое признание и награды. Если с тобой происходят процессы развития артистического и человеческого.
Если говорить о процессе, у тебя зимой выходит первый в твоей фильмографии исторический фильм, «Союз спасения». Скажи, работа над собой в историческом фильме отличается чем-то от работы в современном кино?
Конечно, потому что кино, которое основано на исторических событиях, требует погружения в атмосферу этих событий. Невозможно, чтобы ты был на улице в пальто и шапке, а через секунду в кителе, вокруг тебя революция, бунт на Сенатской площади. Надо к этому прийти, почитать литературу, потом, люди совершенно по-другому общались. Другие речевые обороты, другая техника речи. Я не скажу, что я фанат исторического кино. Это первый опыт в моей карьере. Процесс интересен, но не так близок, как процесс, к примеру, фильма «Текст». И то, и то интересно, но мне ближе разговор о современности. Хотя и через фильм «Союз спасения» можно поговорить о современности. Про народ, власть, отношение народа к власти, молодых ребят, у которых совершенно другое отношение к власти. Я думаю, что «Союз», как и «Текст», должен «попасть» в сегодняшний день.
Интернет облетели фотографии, где ты играешь как бы «Не Тарковского» в фильме «Хандра», но сходство потрясающе очевидно...
(Перебивая.) Ну, Тарковский, на самом деле. Просто в сценарии смешно зовётся «Не Тарковским». Это фильм талантливого режиссёра Алексея Камынина, Он придумал целый московский мир. История одного молодого режиссёра, которого играет Кирилл Ковбас, который ходит по продюсерам и говорит им, что хочет снять про душу. А ему говорят: «Не надо про душу. Про футбол, хоккей, баскетбол нужно. Это интересно сейчас». И он переживает, страдает, и во снах к нему приходит мой герой, «Не Тарковский». Почему «Не»? Потому что ему снится, что было бы, если бы Тарковскому в своё время приходилось бы снимать то, что у него будет просить власть. Я для этого специально красился, у меня были усы. Для меня вообще это была большая ответственность, хоть это сделано смешно и с юмором, я всё равно думал, что от Андрея Арсеньевича я через одно рукопожатие. Посмотрел за неделю множество интервью, следил за речью. Хотя даже не нужно было говорить как он (начинает очень точно имитировать), просто немножечко быть чуть-чуть похожим художником, который размышляет о своих фильмах. Я бы хотел, конечно, сыграть в байопике про Тарковского. Но до него надо дорасти. Пожить, поиграть что-то, и к сорока годам вдруг кто-то разглядит во мне, что я бы мог сыграть Андрея Арсеньевича. Я бы мечтал, конечно.
Давай о мечтах. С кем бы ты хотел поработать из режиссёров?
Я вообще так скажу. Меня судьба радует тем, что со мной происходит в моей пока ещё небольшой карьере. Уже работал с Юрой Быковым, Павлом Семёновичем Лунгиным, я работал с Мишей Местецким, Лёшей Нужным. Я работал с молодыми. С тобой работал. Я постоянно нахожусь в поиске талантов. Неважно, взрослых, молодых, дебютантов, не дебютантов. Мне важен человек, история и видение свежее. Я всегда только хорошее могу сказать о тех, с кем я работал. И естественно, я бы хотел поработать со Звягинцевым Андреем Петровичем. Я хотел бы поработать с Никитой Михалковым. Мечтаю. И не понимаю тех, кто не хочет.
Это как отказаться сниматься у Вуди Аллена...
Да, типа того. Это мастодонт. Я буду просто рад оказаться на площадке. Почувствовать процесс, увидеть, как он общается, как ставит задачу. Большой артист и великий режиссёр. С Кантемиром Балаговым я бы ещё поработал. Ещё, потому что, потому что, ещё как бы… (Смеётся. Роль Ивана на монтаже вырезали из «Дылды». — Прим. ред.)
Скажи, а как дедушка отреагировал на твоё решение выбрать актёрскую профессию? Твоя первая роль — эпизодическая, в фильме «Приходи на меня посмотреть», который Олег Янковский снял вместе с Михаилом Аграновичем.
Он шутя спрашивал, чем я хочу заниматься, когда вырасту. Но наши разговоры были, так скажем, в несознательном возрасте. Он мне всегда говорил, если будешь этим заниматься, то всегда — «я в предлагаемых обстоятельствах». Это самый главный закон его существования на экране и на сцене, то, что он мог передать отцу, мне. А вот на «Приходи на меня посмотреть» я проходил пробы на общих условиях. Это был день на «Мосфильме». Каждый из десяти пацанов прыгал в сугроб с крыши. Задача была — прыгнуть, обернуться назад и показать кулак. И я прыгал, показывал кулак, это было всё не сказать, что комфортно. Все смотрят. Но это не было что-то вроде «внук, снимись у деда в фильме». Дедушка мне тогда сказал, я помню: «Получится — получится, не получится — не получится». Вообще, ко мне в целом такое отношение в семье было, несмотря на родословную. У меня такое воспитание — не через поблажки. Меня строго воспитывали.
А с отцом ты как-то советуешься в вопросах профессии?
Конечно, это большая удача, когда ты живёшь в такой семье, когда все занимаются актёрской профессией, но все при этом ещё немного в разных структурах работают. Папа в МХТ, снимается у одних режиссёров, мама у других. Лиза (сестра Ивана —Прим. ред.) училась у Кудряшова Олега Львовича, тоже играет в МХТ, я у Женовача (СТИ. — Прим. ред.), бабушка Людмила Александровна играла в Ленкоме. Профессия одна, но подходы разные. Это удивительно, когда есть возможность поговорить с отцом или мамой насчёт ролей. Но в последнее время, ты знаешь, как-то мало советуюсь. Они видят мои работы. Даже шутят уже, что я сейчас самый снимаемый в семье. Вообще, я всегда сам понимаю, где мне надо принять участие, а где нет. Где-то я пожалел, что не сыграл. Но в этом и путь актёра, чтобы через разочарование и понимание того, что тебе не нужно, что не твоё, прийти к тому, что твоё, и к тому, что ты хочешь играть. Я себя трезво оцениваю и не бывает такого, что это вот очень плохо, но я думаю, что хорошо.
То есть ты всегда готов биться за огромное количество дублей?
Я всегда бьюсь за них. Вот на картине «Рёбра» с Михаилом Малининым я хотел очень много дублей и мне давали мало, потому что не было времени, и меня это очень сильно бесило. Я не люблю проекты, где стоит сериальная выборка и я в день должен снимать по 5 минут. Хочется н***й провалиться под землю и дать всем п***ы и не заниматься профессией. Я не хочу работать на фабрике, для меня творчество не фабрика. Я не куртки шью. У меня есть минута в день. Неважно, какой материал, лёгкий или сложный. Я хочу искать себя, получать удовольствие от процесса. Понятно, что мир кино жесток на самом деле. Кому-то кажется, что «о, вот ты снимаешься в кино, ты артист или, о, режиссёр, вы такие в бомонде существуете». Это труд, муки, нервы. Всё очень сложно.
Твой отец в нулевых снял ряд интересных авторских картин. А у тебя есть режиссёрские амбиции?
Да, есть, конечно. Надо просто к этому подойти. У отца был немного другой путь. Он отучился во МХАТе, отучился во ВГИКе, а потом стал режиссёром, а сейчас он артист, ему в режиссуре было чуть-чуть тесно. Он чувствовал, что он говорит, но ему ещё хочется говорить. Через призму актёрскую он нашёл, как сейчас может выговариваться в ролях. Поскольку я не снимаюсь много, а снимаюсь выборочно, мне чуть-чуть не хватает реализации. Такие роли, как в «Тексте», я не получаю каждую неделю, и такие фильмы у нас в стране не снимают каждый месяц или год. А близкий мне материал или форма — это драма. Она мне ближе, чем кино комедийное или жанровое. В хорошую драму сложно попасть. И мысли мои, конечно, уходят в создание чего-то, где бы мне хватило того, что я и как артист делаю и как я реализую себя. На самом же деле я в кино — это не я. Вот больше всегда человек проявляется в режиссуре. Вот это он. Я — кадр, я — мизансцена, я — артист, я — камера. Я так решил со всеми, это всё вышло из меня. Артист — более подневольный человек. Ты работаешь на общую канву, есть тема, есть идея режиссёрская. Ты должен её выразить. А в режиссуре это про твою боль, радость, влюблённость, про твое разочарование. Мне, конечно, мало. Это если бы я всё время играл... Вот я сейчас закончил фильм «Огонь». Работать на «ТриТэ» (студии. — Прим. ред.) с такими замечательными артистами, группой, режиссёром, оператором — это чудо. И мне не хватает, хочу ещё делать. Но я просто так не могу впечатывать слово «актёр — профессия». У меня никогда не было задачи быть у всех на устах, чтобы меня все знали, с кем-то сравнивали. Мне вообще п***й (всё равно), если честно. Меня это мало волнует.
А когда появляется «я — актёр»?
Это же и так я. Моё видение. Конечно. Это и так есть. В книге «Текст» мой герой Петя написан жирным мудилой, у****м, просто лысый пидор какой-то. Адское быдло, чиновничье хамло. Я его по-другому сыграл, разумеется. Во мне на стыке роли и текста рождается образ. Это и есть работа.
По поводу «Огня» очень интересно. Ты вот восхищался Брэдом Питтом в фильме «К звёздам» и говорил, что это сложная работа — сниматься на фоне зелёного экрана.
Да. В фильме «Огонь» это настолько классно сделано, старик, что там зелёнки по сути нет. Там всё в реальном огне, вокруг горит, а ты играешь. Люди, которые это придумали, заслуживают памятника. Нам выстроили павильон, в котором был кусок леса. Там можно заблудиться. И этот лес горит по нажатию кнопки. Всё полыхает, как в ролике, когда горела Калифорния. На площадке действительно можно сгореть. Были ситуации, когда правда страшно. Ветки в лицо, надо бежать, дым. Постоянно дышали угарным газом, после смены всё чёрное. А потом кнопка нажимается, всё тушится. Это гениально, я такого никогда не видел. Просто фантастика. Ты знаешь, работая в таком проекте, ты себя ощущаешь на очень хорошем уровне продакшена. В «Огне» продакшен был одним из лучших, где я когда-либо принимал участие. По стрелкам часов всё. Смена окончена, начали вовремя. Ни одной переработки. Для меня это большое открытие. И режиссёр Леша Нужный, и оператор Миша Милашин, вся группа вообще. Могу только снять шляпу и гордиться, что тоже принимал участие.
А к чему ты сейчас готовишься?
Я ни к чему сейчас не готовлюсь, к сожалению. Я бы очень хотел, конечно. Но вот такого, чтобы я понимал, что через три месяца запуск, такого нет.
Назови три фильма из последних, которые понравились, помимо «К звёздам».
Ну, «К звёздам» мне понравился, потому что глубокое кино про одинокого человека, который летит в космос, отца давно нет, он его ищет. Всё это оборачивается притчей, Бог Отец и Сын Божий. Я просто такое кино люблю. И работа Питта, вся эта игра глазами, действительно на «зелёнке», это большой уровень мастерства. И вообще, мне кажется, по палитре для Брэда Питта, это сильно. «Паразиты» понравились, «Однажды в Голливуде», «Человек-паук» новый понравился. Жду сейчас осеннюю пору с оскаровскими фильмами.
А вот если говорить о «Человеке-пауке», Джейк Джилленхолл, большой актёр, там снимается. А как ты для себя оцениваешь? Отличается работа в жанре от не жанра?
Заметно, кстати, что ему там нечего делать. Там ты работаешь, как Холланд, как остальные ребята. Работаешь на ожидании зрителя, на то, к чему он привык. Юмор семейный, светлый, добрый. Экшен хороший. Вообще, в таком кино очень сложно доставать такие проявления, которые потом хорошо выглядят. Эти специальные реакции. В нём ты ведёшь открытую игру. В то время как в драматическом кино ты пропускаешь через себя и доносишь это через минимальные средства. Как мы любим. Дэй-Льюис, усы, дышит, стреляет из ружья по коридору. Игра в комиксах же обязательно открытая. Я хочу это видеть, но не хочу это играть.
По сути, комикс, комедия и хоррор — три самых «открытых» жанра. У тебя нет ни первого, ни второго, ни третьего.
У меня нет, да. У меня есть «Без границ», семейный фильм. «Рёбра», вот, комедия, о которой я сказал, она выйдет скоро.
А хоррор тебе был бы интересен?
Мне был бы интересен не хоррор, братан, а хичкоковский саспенс в кино. Поле фильма «Враг» Вильнёва. «Ребекка», «Птицы», «Психо». Драматическое наполнение. Мне такое ближе, я сторонник нагнетания атмосферы и ощущения непредсказуемости того, что ждёт. Хотя открытые реакции — это тоже мастерство. Это мало кто умеет делать. У нас никто, а там много кто. Ари Астер, мне кажется, Джордан Пил. Кого-то это прямо магнетизирует, мне это не то чтобы очень нравится, но я вижу, что ребята владеют этими инструментами. А это сложно. И если я буду заниматься режиссурой, я хотел бы заниматься именно поиском саспенса. Ведёшь зрителя по коридору, и непонятно, где дверь. Через метр или через три. Вот это интересно. Я многое смотрю и люблю. А другое дело, что мне уже близко.
