Фильм «Предчувствие» Бертрана Бонелло выходит в российский прокат 4 апреля. Премьера картины состоялась в прошлом году на Венецианском кинофестивале, и находились даже те, кто прочил ей «Золотого льва». Фильм не получил в итоге ни одного приза. При этом он талантливый и визионерский. Так, он перекликается с картиной «Другой конец» (Another End), которая вошла в конкурс Берлинского кинофестиваля в этом году. «Предчувствие» — это фантастика, которая рассказывает о том, как в будущем люди станут пытаться избавиться от болезненных эмоций. Такова героиня Леа Сейду. «Другой конец» — о воспоминаниях ушедших из жизни, которые, как в контейнеры, помещают в другие тела. Но «Предчувствие» было раньше! Тогда же, во время Венецианского кинофестиваля, наш автор Сусанна Альперина поговорила с Бертраном Бонелло о фильме и о том, какие смыслы режиссёр, он же соавтор сценария, сопродюсер и даже композитор, в него закладывал.
Расскажите, как появилась идея фильма и почему действие в будущем происходит в 2024 году?
Бертран Бонелло: Я сделал большую ошибку — начал писать сценарий пять лет назад. (Смеётся.) Надо было посмотреть, что происходит сейчас, и перенести действие в 2027-й. У меня было несколько импульсов, побуждающих к тому, чтобы сделать этот фильм. Один из них — желание снять мелодраму. И это привело меня к роману Генри Джеймса, душераздирающему, ужасному и прекрасному. У меня было и желание смешать мелодраму с другим жанром, даже со слэшером (поджанр фильма ужасов. — Прим. С. А.). В центре романа Джеймса — страх и любовь, а я хотел пойти гораздо дальше.
А что вы скажете про будущее в ваших фильмах в целом?
Бертран Бонелло: Про будущее: я всегда играл с временем в своих фильмах, но не так много. Да, я выбрал недалёкое будущее, и это позволило мне, как часто бывает с научной фантастикой, придумать концепцию. Она в том, что люди не справлялись со многими проблемами, и искусственный интеллект захватил власть и всё исправил, но цена за это — та дилемма, с которой сталкивается Леа Сейду: если ты хочешь заниматься интересной работой, тебе надо избавиться от эмоций. Если ты хочешь вести бессмысленную жизнь, эмоции можно оставить. Эта дилемма лежит в основе моей истории. А ещё один импульс к созданию фильма — желание в первый раз сделать главной героиней женщину.
В этом фильме вы — визионер. Нормально ли для режиссёра быть визионером?
Бертран Бонелло: Надеюсь, что нет! Я не думаю, что режиссёр или писатель должен давать ответы — только задавать вопросы. А для этого нужно просто чувствовать, думать — и это помогает создавать персонажей, атмосферу, сюжет и всё остальное.
Как вам работа с Леа Сейду и Джорджем Маккэем? Видели ли вы фильм «Волк»?
Бертран Бонелло: Нет, я не видел ни одного фильма с ним.
Это была шутка — его путь от «Волка» к «Зверю» (оригинальное название фильма «Предчувствие» — La Bête, что дословно переводится как «Зверь». — Прим. С. А.).
Бертран Бонелло: Когда мы встретились с Джорджем, я сразу решил взять его в фильм — просто после нашего разговора и проб. Я не хотел смотреть его работы в других фильмах, чтобы не опозориться. Отвечая на ваш вопрос: к Леа у меня был один подход, к Джорджу — другой, потому что они абсолютно разные. Джордж, как многие британские и американские актёры, любит готовиться к роли. Ему нужно много недель, он задаёт мне сотни вопросов о персонаже. Вся эта подготовка происходит перед съёмками, и сами они в результате проходят легко. Леа, напротив, не любит готовиться. Ей даже не нужно точно знать, что хочет сказать её персонаж. Ей нравится разбираться в сцене уже в процессе игры.
Как вы убедили Леа участвовать в фильме?
Бертран Бонелло: Мы знакомы 15 лет, она играла в двух моих фильмах, хоть и в небольших ролях. Мы давно уже говорили о том, чтобы снова поработать вместе. Так что я думал о ней, ещё когда писал сценарий.
Я видела ваш фильм «Малышка зомби» и вижу в героине Леа некоторые черты от героини этого фильма. Я права?
Бертран Бонелло: Это ненамеренно. Но мне приятно, что вы видели этот фильм.
Мне также показалось, что вы хотели сказать, что люди в будущем или даже в настоящем очень одиноки и боятся своих чувств.
Бертран Бонелло: Да. Я считаю, что и сегодня люди очень одиноки. Все соединены, но на самом деле разрознены. В будущем, которое я показал, больше нет соцсетей, телефонов, интернета, так что осталось только одиночество. Но предполагается, что это идёт людям на пользу, что искусственный интеллект их спас, устроив другую катастрофу.
Но почему вы выбрали 1910 и 2014 годы как другие точки повествования?
Бертран Бонелло: 1910-й — потому что, во-первых, это год, когда в Париже действительно произошло наводнение. Кроме того, в это время люди думали, что ХХ век будет прогрессивным и светлым. Это светлое время перед тьмой, которая падёт через четыре года. А 2014-й — это из-за видео Джорджа Маккэя. Я решил, что это должно происходить до 2018-го, до появления движения #MeToo. У этой истории есть реальный «прототип», который случился в 2014 году.
Что вы вкладывали в музыкальные решения в фильме? У вас ведь есть музыкальное образование.
Бертран Бонелло: Музыка — это то, что я продумываю на очень ранней стадии работы, пока пишу сценарий. Это или подбор существующей музыки, песен, или оригинальные композиции. Например, когда я пишу сцену и решаю, что там нужна музыка, то перестаю писать, иду в студию, что-то записываю, потом возвращаюсь к письменному столу… Я стараюсь, чтобы музыка не была чем-то неприметным, что просто накладывают на картинку на монтаже. Для меня у музыки нарративная функция, а не иллюстративная.
Почему вы сняли фильм сразу на английском и французском?
Бертран Бонелло: Потому что мне кажется, что та часть фильма, которая происходит в Лос-Анджелесе, не могла быть на французском, ведь тот персонаж, которого играет Джордж Маккэй в 2014-м году, — типичный продукт Америки. Часть 2014 года — на английском, 2024-го — на французском, а в 1910-м мне нравится, что персонажи переключаются с французского на английский. Это как смешение музыки.
Возможно, тут также есть смешение Европы и Америки?
Бертран Бонелло: Персонаж Джорджа в 1910-м году говорит с выраженным британским акцентом, а в 2014-м — с американским.
Создаётся впечатление, что мужские персонажи со временем разрушаются, они не могут пережить ХХ век так же хорошо, как женщины. Это верная интерпретация?
Бертран Бонелло: Того, что происходит сейчас? (Смеётся.)
Персонаж Джорджа в 1910-м обаятельный, мягкий человек, а потом становится инцелом…
Бертран Бонелло: В 1910 году героиня Леа боится любви. В 2014-м любви боится он. Потому что прошло сто лет, и любовь теперь выражают по-другому. В 1910 году о чувствах много говорят, в 2014-м о них уже не говорят, а в 2024-м их просто нет.
Вы упоминали, что сюжет про инцела в 2014-м основан на реальной истории. Кажется, что его тексты и селфи тоже основаны на чём-то реальном. Насколько трудно было подобрать язык для разных временных периодов?
Бертран Бонелло: В 1910 году есть очень длинная сцена — та, что на вечеринке. 80 процентов диалогов в ней взяты у Генри Джеймса. Дальше писать было просто, потому что я читал очень много литературы того времени. 2014-й — да, реплики действительно взяты у того парня. Если бы я писал их сам, получилось бы гораздо более безумно. В этих диалогах удивительно то, что этот парень очень мягкий, деликатный, точный. И я взял его слова, потому что они сильнее, чем то, что написал бы я. А насчёт будущего в 2024 году — тут мы так не задумывались, решили сделать его таким же, как настоящее.
Как вы снимали фабрику кукол? Это настоящая фабрика?
Бертран Бонелло: Здание настоящее, но мы всё перестроили внутри, так что получилась студия внутри реального дома.
Мне очень понравилась идея фабрики кукол и то, как куклы выражают технологический прогресс. Кукла говорит с персонажем и требует внимания — прямо как тамагочи. А в 2024-м куклы уже совсем как люди.
Бертран Бонелло: В начале фильма кукла похожа на куклу, а в конце она начинает мечтать, у неё появляется страсть к Леа, в то время как живые люди всё больше напоминают роботов.
Это то, что ждёт нас в будущем? Обладающие сознанием машины?
Бертран Бонелло: Это очень сложный вопрос. Если говорить об искусственном интеллекте, дело не в том, что у них есть память, даже ChatGPT — очень продвинутый Google. Но могут ли у него быть идеи? Если могут, то могут быть и чувства. А через три года он станет в миллионы раз мощнее. А будут ли его чувства настоящими? Нет, потому что у него нет души. Но нас можно обмануть, так что мы этого не заметим.
То есть научная фантастика, которую вы снимаете сегодня, через четыре года может стать историческим фильмом?
Бертран Бонелло: Боже! (Смеётся.)
Насколько сложно было придумать способ сделать сдержанную научную фантастику?
Бертран Бонелло: Во-первых, это был вопрос бюджета — научная фантастика часто очень дорогая, но не в этом случае. Кроме того, я не очень хорошо разбираюсь в жанре sci-fi, но, насколько знаю, есть два направления: или высокотехнологическое, как «Особое мнение», или постапокалиптическое. А я пытался найти третье. 2024 год — это будущее, но совсем близкое, так что многое не успело измениться. Я взял сегодняшний мир и многое из него удалил. Больше нет интернета, экранов, телефонов, рекламы, машин, звуков. Мир как сегодня, но в нём почти ничего нет, пустота. В нём очень ясно видно одиночество персонажей. В 2024-м, когда Леа с кем-то общается, они не встречаются — только голос. Это была моя попытка показать будущее минималистично.
Расскажите о моде в фильме. Смотрела также ваш фильм о Сен-Лоране — в нём костюмы занимают центральное место.
Бертран Бонелло: Я люблю снимать исторические фильмы. Вначале это сложно: всё кажется слишком нарочитым. Но потом создаёшь мир в мире и, когда возвращаешься со съёмочной площадки домой, то обычные люди кажутся странными. Так как действие фильма происходит в будущем, мы задавались множеством вопросов: про экологичность материалов, про бритьё — никто не бреется, это не очень сексуально, но практично. О будущем думать сложнее, чем о прошлом: с прошлым надо просто много работать, есть книги, и надо просто что-то выбрать. Для костюма Леа в 1910 году мы выбрали очень современный вариант — она носит платье в ориенталистском стиле. Потому что она играет музыку Шёнберга и вообще стремится опередить своё время.
А дом, который появляется ближе к финалу, — он создан специально для фильма?
Бертран Бонелло: Главная идея этой квартиры — свет. Интерьер вдохновлён работами художника Джеймса Таррелла, а также фототерапией. Думаю, отношения со светом — это важный элемент будущего. Не в экологическом смысле, а в психологическом. Это было основной идеей.
В первой сцене фильма Леа Сейду проходит кастинг на хромакее. А потом, ближе к концу, картинка искажается, и сцена не то чтобы повторяется, но происходит что-то похожее. И как будто бы здесь фильм осознаёт сам себя…
Бертран Бонелло: Для зрителя хромакей означает что-то виртуальное, потому что затем поверх него наложат какую-то графику. Так что это был способ сказать в прологе, что в фильме будет что-то виртуальное. Не в том смысле, что будет компьютерная графика, а в другом. Мы видим актрису перед хромакеем, одну. Это означает также, что она — предмет моего фильма. И Габриэль, и Леа. А повторы после — способ сказать, что машина, в которой она находится, сломана: вот герои уже почти встретились и наконец-то, как кажется, будут вместе, но машина подводит.
Почему в последней сцене героиня Леа была испугана?
Бертран Бонелло: Она испугана на протяжении всего фильма. Она кричит, потому что понимает, что у неё нет чувств. Этот опыт не сработал для неё, но сработал для него. Они снова не совпадут.
Могли бы вы принять участие в таком эксперименте, как Леа?
Бертран Бонелло: Я хочу сохранить свои чувства и эмоции.
