Второй выпуск нашего проекта, в котором Алексей Васильев рассказывает про книги, незаслуженно (пока) не получившие достойных экранизаций. В этом материале говорим про «Погребённого великана» — роман в жанре фэнтези английского писателя японского происхождения про средневековую Англию.
Если бы Андрею Тарковскому, с его чувством безнадёжно прохудившегося, протёкшего потолка между тем миром и этим, было поручено отобрать пару-тройку линий из «Игры престолов» и переаранжировать их по своему разумению в полнометражный фильм — что ж, видимо, так и должна была бы выглядеть идеальная экранизация «Погребённого великана» (2015), британского романа, принёсшего в 2017 году его автору, японцу Кадзуо Исигуро, Нобелевскую премию.
«Он легко и беспрепятственно проходил сквозь те двери, в которые мне довелось только стучаться», — сказал о Тарковском Ингмар Бергман, и эта поэтическая характеристика в полной мере соответствует прозе Исигуро, который уже в дебютном романе «Там, где в дымке холмы» (1982), вспоминая послевоенный Нагасаки, откуда его 5-летним пацаном навсегда вывезли в Англию родители, сумел создать такое неуловимое скольжение между фантазией и явью, предположением и свершившимся фактом, что и сам писатель, подобно своему следующему герою, мог бы быть наречён «Художником зыбкого мира» (1986). Когда в 1989 году так же гадательно он взялся воссоздать мир, которого не знал, — мир потомственных британских аристократов и их таких же потомственных слуг в предвоенные дни, ставшие началом конца сословной иерархии в Британии, — одноимённый фильм по этому роману, «Остаток дня» (1993), стал одной из главных сенсаций года, взяв восемь номинаций на «Оскар».
Приблизительность собственных воспоминаний, когда он пишет о Японии, приблизительность собственного понимания местного уклада, когда он пишет об Англии, парадоксальным образом сослужили ему добрую службу, как раз и став источником его писательской исключительности. Это «недознание», недовключённость ни в одну культуру в итоге помогли ему найти свою тему: обрыв там, где должно ютиться воспоминаниям, тупик там, где пристало быть Богу. Её он максимально выразил в романе о клонах «Не отпускай меня» (2005), киноверсия которого оказалась не в пример более скромной: словами он описывал именно такой мир, который никак не поддаётся переводу в зрительные, чувственные образы, — ведь клоны, даром что наделённые человеческими чувствами, испытывающие эмоциональную, интеллектуальную потребность объять разумом и чувством мироздание, лишены родителей, родовой памяти, и оттого мир для них становится загадочным островом, за которым должны простираться, но не простираются горизонты, только вкл/выкл.
Мир безвременья, сознание, захлопнутое в ловушку отказавшей памяти, в «Погребённом великане» Исигуро разворачивает среди вересковых пустошей Британии, оставленной королём Артуром, — мифической, населённой ограми, речными эльфами, драконами и такими чудищами, от описания которых и взрослого дрожь берёт, а в детстве каждый бы за них удавился. И в то же время эта Британия археологически достоверна: здесь бритты живут в соединённых лабиринтами земляных норах и от людей пахнет засохшими экскрементами. Впрочем, все эти противные нашим нынешним представлениям о гигиене реалии Исигуро не громоздит в расчёте на тошнотворный эффект, а, напротив, пропускает малыми дозами то тут, то там, во фразе одного персонажа, в воспоминании другого с той же бытовой интонацией, с какой мы нынче говорим, вообще-то, не слишком понятную, доведись её услышать человеку другой культуры, фразу «Пойду поставлю чайник».
На пахнущих экскрементами жителей нор к тому же напала «хмарь»: наши главные герои, два старика, знают, что они муж и жена, только потому, что живут в одной норе, но когда это случилось, при каких обстоятельствах, где их сын и были ли у них вообще дети и что было вчера — они, как и прочие жители нор, не помнят. Первая глава порождает предположение, что перед нами роман, автор которого виртуозно воссоздаёт состояние человеческого разума до рождения исторического сознания. Когда старики двинутся в путь искать сына, Англия предстанет самым страшным из лабиринтов: римские тропы уже заросли, а новые не протоптаны, и однообразные холмы в отсутствие ориентиров заставляют ходить по кругу, создавая то ощущение провала, гиблого чувства, будто ты закружен духами, с которым знаком всякий, кому хватило неосторожности и в наши дни перебрать псилоцибиновых грибов на Британских островах.
Однако у этой истории о безвременье, беспространстве и беспамятстве есть стопроцентно устанавливаемая дата. Ближайшие события в сопоставлении с возрастом новых, появляющихся у стариков попутчиков позволяют отнести действие к 535 году нашей эры. Ибо воин Вистан, которому никак не может быть больше тридцати, был мальчишкой 10-12 лет во времена легендарного сражения бриттов и саксов при Бадонском холме, которое сноска в русском переводе книги относит к 490–517 годам, а «Википедия» в качестве наиболее распространённой среди исследователей даты называет 520 год н. э. В поход включается сэр Гавейн — племянник короля Артура, герой рыцарских хроник и совсем свежего фильма «Легенда о Зелёном рыцаре», где его сыграл Дев Патель; но в «Великане» он уже эксцентричный старый рыцарь, странствующий на пару с верным конём Горацием. А целью квеста, в который будет также вовлечён 12-летний саксонский мальчишка Эдвин, слышащий голоса и наделённый мистическим даром, и в который неизбежно для фэнтези складывается совместный путь наших героев, становится гнездовье драконихи Квериг. Но — ни слова больше о сюжете, чтобы не портить удовольствия тем, кто не читал роман. И совсем как в фантастических фильмах Тарковского, разгадки этого таинственного романа окажутся самыми обычными вещами, теми, что и ныне управляют жизнью каждого из нас, — но от того только ещё более волнующими и тревожащими.
Но вот незадача — Тарковский умер за 30 лет до создания романа. И все его герои, такие узнаваемые, будь этот фильм снят хотя бы 15 лет назад, сегодня тают среди типажно несовпадающих с фигурами героев романа фигур нынешних актёров — подобно узнаваниям в романе: вот, кажется, напрягшийся взгляд, и ты раскроешь, вспомнишь в этой веренице морщин то самое лицо из детства — но нет, легендарные рыцари прошлого так и уплывают в прошлое, заставляя уже через секунду усомниться, а было ли это прошлое в прошлом или только в давешнем полуденном сне.
15 лет назад хрупких и несгибаемых супругов-бриттов, чьё былое благородство хранят их лики, но не сохранила собственная память, сыграли бы Макс фон Сюдов и Джули Кристи. Вистана, в котором и под одеждой простого сакса в толпе подобных осанка выдавала воина, — о, здесь в ту пору было целое раздолье: Бен Аффлек, Хит Леджер, Тиль Швайгер, Брэд Питт. Эдвина, слишком долговязого для своих 12 лет, с «дьявольским рогом», встающим у него между ног от воспоминаний о встретившейся девушке, упрямого и в то же время ведомого, словно дудочкой Ганса, словами идущей из каких-то материнских недр в его уши колыбельной, — Николас Холт. Ну а Дон Кихота послеартуровских времён, каким представлен в «Великане» сэр Гавейн, — Джон Клиз. А того промелькнувшего в воспоминании, но столь важного для разгадки сюжета молодого воина, что некогда приветствовал Гавейна из самого пекла Бадонского сражения так дружелюбно и с такой спокойной весёлостью, «словно они повстречались на сельской ярмарке», — не было бы это превосходным камео для Мэтта Деймона?
Но и 15 лет назад романа «Погребённый великан» не было и в проекте. А сегодня, увы, мы лишены возможности «узнать» героев этого романа с такой фотографической точностью. В прошлом выпуске мы говорили, что нынешний актёрский контингент словно создан для экранизации Пруста. В том-то и дело, что нынешние актёры, подобно героям Пруста, изнеженны внешне, а внутренне беременны невротическим взрывом, подспудной и набирающей силу динамита тайной. В противоположность, беспамятные герои Исигуро сомневаются во всём, но их лица, стать, осанка, их церемонные речи хранят помимо их воли непокорённую доблесть так же, как дикий зверь сохранит свои инстинкты, сколько ни держи его в хоромах и ни корми пирожными.
Всё же неслучайно и, кстати, совершенно бессознательно разговор об экранизации «Великана» пошёл с разговора о режиссёре — Тарковском. «Великан» — авторский роман, в нём сложен, как слагают рифмованные строки, уникальный мир, где заговорщицкий градус разговора только познакомившихся молодого Вистана и старика Акселя напрямую зависит от предзакатного часа, когда мир ещё погружён в дрёму, предвкушая ужин, и лишь двое не спят, болтая ногами на крепостной стене. Краеугольное значение в экранизации тоже будет иметь именно то, как организует этот мир режиссёр, а актёры подстроятся под его манеру. Ну, и кто нынче из режиссёров показывает жизнь как американские горки вечно одурманенного сознания? А когда козни сознания рассеиваются и мир остаётся как есть — он предстаёт гиблым местом? Кто мешает смех и мелодраму, чтобы они пролились слезами экзистенциального дождя? Кто неравнодушен к кинозвёздам, мифам, легендам и, наконец, снял один из лучших фильмов о рыцарях короля Артура и один из лучших фильмов про Дон Кихота? Конечно, Терри Гиллиам. С ним мы можем быть спокойны, нанимая комиков на драматические роли, приглашая желторотых юнцов взобраться на трагические котурны, а секс-символов — удариться в клоунаду.
И коль скоро старик Аксель — первый, кто в предрассветный час вылезет из своей норы в первом абзаце книги и с кем мы отправимся в закат на её последних строках, — с него и начнём. И начнём с того, что старик в VI веке — это не то же, что сейчас. Люди жили коротко; Ричард Львиное Сердце умер в 41 год, и считалось, что он прожил огромную жизнь. Учитывая, что мы узнаём об Акселе по ходу квеста, что в годы Бадонской битвы он был молод, сейчас ему предположительно 45, максимум 50 лет. Учитывая, что он жил в норе, выглядеть он может и на 60. А ещё — у него на лице странное выражение неуверенности, кто он есть и не сделал ли он чего дурного: память забрала хмарь. Такой актёр в Англии есть — это Хью Грант с его вечным выражением эдакой двойственности, несерьёзности, полуиронии на лице, словно он даёт собеседнику время решить, сказал ли он глупость или сострил, и всегда готов взять слова обратно. Для создания кинематографической легенды в жёны ему надо взять кого-нибудь из его легендарных партнёрш по ромкомам. Худая и прямая, настырная Беатриса — Джулия Робертс.
А вот на роль сэра Гавейна всё равно мы возьмём Джона Клиза — верного соратника Гиллиама по «Монти Пайтону», сыгравшему Ланселота в его «Святом Граале». Клиз старше Гранта на 20 лет. Но, во-первых, что-то неуловимо даёт в романе понять, что Гавейн всё-таки и будет постарше Акселя. Во-вторых, Гавейн, персонаж из мифов, — это единственная точка опоры в зыбком мире персонажей без памяти, его имя они знают, помнят о его подвигах. Он должен быть более легендарной фигурой, а следовательно, может быть старше. Эксцентрика же Клиза как раз и сгодится для роли этого Дон Кихота, разговаривающего со своим конём.
Что касается юных героев, Вистана и Эдвина, то не хотелось бы притягивать за уши их возраст. Первому не больше тридцати, второму двенадцать. Вот и пусть играют их ровесники. В роли Вистана дадим шанс Патрику Шварценеггеру. Уже от одной его фамилии в фильм дыхнёт искомой памятью о ратных подвигах его отца, ароматом подпалённого мяса из давнишних фэнтези Джона Милиуса про Конана-варвара. Сам же Патрик награждён исконно саксонской внешностью, как и Вистан, и той дружелюбной улыбчивой манерой, что позволит ему произносить без запинки долгие церемонные речи Вистана, в которых прорывается пытливость ещё совсем молодого человека, ищущего ответов у старших, чтобы восстановить облик собственного отрочества, скрытый от него в туманах хмари. И, наконец, на Патрика страшно приятно смотреть, так что — какого чёрта?
12-летним Эдвином, что вьётся вокруг него собачонкой, пусть будет Иэн Армитедж из «Детства Шелдона». Ему сейчас аккурат 12, он начинает вытягиваться по сравнению со своим прежним пухлым героем, а уж что упрямства и одержимости ему не занимать — это он тысячу раз доказал ещё в роли юного Шелдона Купера. Камео того самого воина короля Артура — это для звезды номер один, так что — Роберт Паттинсон.
И, наконец, лодочник, мистическая фигура романа, с появлениями которого упоминавшаяся крыша между мирами начинает протекать автоматически. «Долговязый, как скоморох на ходулях, с лысой головой», прячущий от людей взгляд, в котором они прочтут то, что им не следует знать, — точь-в-точь такой актёр как раз есть и подошёл бы на роль вне зависимости от выбора режиссёра — Жан-Марк Барр, герой «Голубой бездны» Люка Бессона.
Выходит, не так страшен чёрт, как его малюют. И в наши дни психически неустойчивых актёров можно собрать в команду мечты, чтобы отправиться в квест за дыханьем дракона — или за правдой, которую наша же собственная неверная память так заботливо умыкала от нас, не давая нам знать. Вы, конечно, если не читали, то прочтёте книгу, и она родит у вас немало горьких интерпретаций. Позвольте всё же побыть доброй феей и предложить ещё одну, которая не противоречит букве романа и которой, мне кажется, не пренебрёг бы Гиллиам — 80-летний, а значит, мудрый совсем человек. Всякое дознание в поисках собственного прошлого, когда мы совершаем его успешно, исчерпывает сюжет нашей жизни. Восстановить всю правду о себе — значит достичь цели квеста. Оттого и накрывает в конце романа вселенская грусть, что по достижении цели приключение заканчивается. А конкретно это приключение в такой разношёрстной и милой нашему сердцу компании, страшное и опасное, было таким интересным, что мы бы предпочли его не прерывать никогда.
