Анастасия Сенченко препарирует новый фильм Дэвида Кроненберга про мир, в котором люди потеряли возможность (или дар) чувствовать боль.
Эволюция убивает. И искушённый в вопросах трансгрессий человеческого тела и разума Дэвид Кроненберг в новом фильме предлагает нам сдаться ей на милость. В своём первом за восемь лет творении он будто проводит ревизию собственного наследия, но на новом эволюционном витке.
Судите сами: в начале 1980-х металлический холодок пистолета, извлекаемого из внутренностей телепродюсера в «Видеодроме», ужасал почти на физиологическом уровне.
А спустя почти сорок лет Дюкурно стала триумфатором Канн, показав в своём «Титане», как тёплую человеческую плоть деформирует изнутри и истязает машинная сталь. Кроненберг, которому с Каннами традиционно не везло, возвращается на Лазурный берег, чтобы заявить, что сегодня старые приёмы — это уже не больно, а лишь повод поговорить о высоком. В «Преступлениях будущего» он с новой силой берётся кромсать человеческое и социальное тело, бурить в нём новые дыры и вживлять замки-молнии, но не чтобы напугать, а чтобы поговорить о творчестве и творце.
Название фильма может ввести в заблуждение — будущего в нём нет, по крайней мере, сам Кроненберг в него явно не верит. Вместо будущего зрителю предлагается совершить путешествие в некий альтернативный ретрофутуристический мир, где у каждого жителя планеты в кармане оказалась не камера, а скальпель, а у видных деятелей искусства — целые портативные камеры для аутопсии. Причиной такого повального увлечения членовредительством стал так называемый синдром ускоренной эволюции, в результате которого человечество в массе своей разучилось чувствовать боль. Главный герой Сол Тенсер (Вигго Мортенсен) — художник-перформансист, которому эволюция оставила немного боли и наградила ещё одним даром: внутри Сола постоянно вырастают новые органы, предназначение которых неизвестно.
В новом мире художник работает в тандеме с Каприс (Леа Сейду), которая на глазах у изумлённой публики препарирует его творения-новообразования, предварительно украсив их татуировками. Публика же по углам вожделенно режет себя и ближнего в поисках наслаждения, потому что «хирургия — это новый секс». Правительство тем временем пытается взять взбунтовавшуюся эволюцию под контроль, неустанно регистрируя и каталогизируя новые органы. В этом плане Сол — певец генеральной линии партии, оставляющий внутри своего тела только то, что положено. Но тело его с каждым днём всё отчаяннее стремится выйти за границы дозволенного. Услышать его художнику помогает встреча с Лэнгом (Скотт Спидман) — подпольщиком, который предлагает Солу публично препарировать своего сына, пищеварительная система которого эволюционировала настолько, что ребёнок научился есть и переваривать пластик.
Эволюция жанра оказалась беспощадна, зияющие в человеческом и социальном теле дыры уже не так страшны. И Кроненберг, очевидно, это понимает. А потому в этот раз он не пытается нагнать ужаса своим вторжением в беззащитное человеческое нутро — то, что раньше было пугающим и отталкивающим, в фильме про искусство он эстетизирует и делает скорее привлекательным.
Ирония в том, что когда Сол и Каприс предаются страстному членовредительству на портативном операционном столе, на ум приходит любовная сцена из «Людей Икс: Последняя битва», в которой на схожей больничной кушетке Росомаха и Джин Грей в порыве страсти оставляли друг на друге столь же стремительно заживающие раны. Или сцена из «Потрошителей», в которой Джуд Лоу так же бережно препарировал свою живую возлюбленную, чтобы удалить с её органов их кредитную историю. Привлекательным это уже сделали до него.
Кроненберг в этом фильме, конечно же, говорит о себе, использует свои кровожадные метафоры для описания творческого процесса. А ещё посмеивается над дельцами из мира современного искусства: искусственно пришитые уши в этой системе координат — явная пародия, созревающее вместе с болью внутри художника новое — творчество. Но в таком случае подпольщики, искусственно изменившие свою пищеварительную систему в духе времени, — настоящие художники-новаторы, обуздавшие время и изменившие человеческую природу. Доказательством этому и должен послужить ребёнок Сола — монстр в глазах его матери и новый человек для всех революционеров, поедателей пластика.
Скромно отказавшись от роли революционера, режиссёр оставляет своему альтер эго боль, сомнения и расхожие суждения о природе творчества. Потому революции от «Преступлений будущего» ждать не стоит, только освобождения.
Особенно обидно за лучших на сегодняшний день актрис Кристен Стюарт и Леа Сейду, которым здесь играть практически нечего (но и это «нечего» они играют превосходно!) — их героини боли лишены и весь фильм вынуждены играть вожделение по утраченной чувственности и искать контакт с телом, которое давно перестало подавать им сигналы.
Одним словом, «Преступления будущего» — невеликий фильм великого режиссёра, но и это само по себе немало. Давайте всё-таки, по примеру его израненного главного героя, будем скромнее и не станем забывать, что, во-первых, у Кроненберга особый талант быть несвоевременным, а потом оказываться вневременным. А во-вторых, что все его ретрофутуристические пророчества лишь поначалу казались устаревшими, а после сбывались.
