В российский прокат вышла картина «Уроки фарси» Вадима Перельмана. История про то, как в концентрационном лагере бельгиец еврейского происхождения выдаёт себя за перса, так как для него это единственный шанс на выживание. Максим Семеляк рассказывает о картине, проводит небольшой экскурс в военную историю и вспоминает Борхеса.
Еврей-бельгиец Жиль (Науэль Перес Бискаярт) в своих скитаниях по военной Европе оказывается схвачен нацистами. От расстрела его спасает отказ от идентичности — он притворяется персом, прикрываясь персидской же книгой, которую накануне выменял на бутерброд и открывал лишь однажды. В концлагере его кошмаром становится истерично-властный повар Кох (Айдингер), одержимый не самым благонадёжным для офицера вермахта желанием — уехать после войны к брату в Тегеран и открыть там ресторан — и требующий соответствующих уроков. Пленник начинает изобретать саморучный фарси и гипнотизировать им своего мучителя — оба постепенно втягиваются и даже вступают в своеобразные отношения взаимоподчинения, несмотря на то, что у одного вся мощь и власть, а у другого только ложь и фантазия. Но правда в итоге оказывается на стороне лжи.
«Уроки фарси» — история в высшей степени интернациональная, как с точки зрения производства (в деле тут Германия, Россия и Белоруссия, и некоторое нарушение должностных пропорций в итоге помешало выдвижению фильма на «Оскар»), так и в плане обобщённой европейской красоты и чувствительности. У этого фильма предельно корректная, слегка даже нивелированная оптика, напоминающая современный международный разговорник. Всё как у людей — достаточно сказать, что финал «Уроков фарси» почти буквально совпадает с концом прошлогодней же «Чикагской семёрки» Аарона Соркина, что скорее комплимент. Есть, наверное, своеобразная ирония в том, что самая крупная советская киноистория, так или иначе связанная с фарси, а именно «Тегеран-43», тоже была сделана совместными усилиями — СССР, Франция, Швейцария. У Алова и Наумова как минимум был Делон, у режиссёра «Уроков» Вадима Перельмана — как максимум Айдингер.
«Уроки фарси» вписываются в длинный ряд произведений о концлагерях и холокосте, но в данном ряду существует свой подраздел, где этому кино уготовано отдельное место. Это фильмы о том, как фашизму противостоит (или сопутствует) некое ремесло или функция. В «Уроках» действие строится вокруг жертвы, вынужденной стать преподавателем, однако и истязатель его тоже привязан к страшной лагерной реальности своим кулинарным функционалом. Среди антифашистских фильмов, сюжет которых так или иначе строится на профессиональном навыке, можно вспомнить замечательную работу «Сыны отечества» («Узбекфильм», 1968) о художнике в концлагере. Если не углубляться в советское кинопрошлое, то, конечно, напрашивается чисто языковая параллель с недавним (2008) фильмом Стивена Долдри «Чтец» («Уроки фарси» по аналогии могли бы называться «Репетитор»).
Что придаёт «Урокам» объём и отличает их (выгодно) от многочисленных прочих историй по теме?
Во-первых, непосредственно фарси. В навязчивом движении повара Коха от боквурста к кебабу есть своя скрытая интрига. Почему, собственно, его брат оказался в Тегеране? Туда (в том числе и туда) устремлялись все несогласные с гитлеровским режимом. С началом войны Иран формально провозгласил нейтралитет, хотя немецкая агентура там работала с максимальной прытью — по сути, это была основная база Гитлера на Среднем Востоке (после провала аналогичных процессов в Сирии и Ираке). Работали соответствующие радиостанции, а в Тегеране фашистский бюллетень — собственно, на фарси. План состоял в том, чтобы втянуть Иран в войну против СССР или скинуть шаха путём военного переворота, — этим должен был заниматься начальник абвера адмирал Вильгельм Канарис. Однако он, подобно повару из фильма, как будто подвергся воздействию извилистой магии Ирана — начал сотрудничать с английской разведкой, спасать евреев, за что и был повешен нацистами незадолго до капитуляции Германии. На основании статьи 6 советско-иранского договора 1921 года советское правительство ввело на территорию Ирана войска — это произошло 25 августа 1941 года. Одновременно с этим в Иран с запада и с юга вошли англичане, после чего из страны были интернированы в кратчайшие сроки все агенты Германии (хотя, разумеется, нацисты продолжили вести работу в подпольном режиме). Как бы там ни было, Иран стал своеобразным ковчегом спасения, и неслучайно в «Уроках фарси» он выполняет примерно ту же функцию, что и Португалия в «Касабланке».
Во-вторых, этот фильм можно рассматривать как продолжение (или, я бы даже сказал, реабилитацию) романтической борхесовской традиции, а конкретно его хрестоматийного рассказа «Аналитический язык Джона Уилкинса». Герой рассказа разделил всё в мире на сорок «родов», которые делились на «дифференции», а те, в свою очередь, на «виды». Для каждого рода назначался слог из двух букв, дальше они делились на согласные и гласные. Примерно по такому же принципу Жиль придумывает свой фарси — взяв за основу категориальные поварские потребности и наполнив их звуками имён заключённых. У Борхеса сказано: «Слова аналитического языка Джона Уилкинса — это не неуклюжие произвольные обозначения; каждая из их букв имеет свой смысл, как то было с буквами Священного Писания для каббалистов... дети могли бы изучать этот язык, не подозревая, что он искусственный, и лишь потом, после школы, узнавали бы, что это также универсальный ключ и тайная энциклопедия».
Фарси, придуманный Жилем, — язык из той же оперы, тайная энциклопедия, составленная из имён погибших, где каждая буква не просто имеет смысл, но рушится под его тяжестью, так как смысл этот слишком велик и невыносим для любого существующего в мире языка. После Освенцима не то что стихи писать — по идее лучше бы и не разговаривать ни на каких бывших доселе в употреблении наречиях. Но этот вывод был бы слишком жесток для фестивальной европейской оптики, поэтому «Уроки фарси» переводят как формальные размышления о произвольной природе языка, так и неразрешимые парадоксы человеческого зла в самый высокий и одновременно душещипательный регистр: Бог сохраняет всё — особенно слова.
