На «Амедиатеке» начался второй сезон «Эйфории» — главного нынешнего шоу о подростках, где они вовсю занимаются сексом, принимают наркотики и портят свою едва начавшуюся жизнь, даже не пытаясь искать в ней смысл. О том, каким получился второй сезон, рассуждает Татьяна Алёшичева.
Первая серия нового сезона стартует с места в карьер, в красках живописуя историю Бабули (Кэтрин Нардуччи из «Клана Сопрано») — бабушки наркоторговца Феско (Ангус Клауд), которая в лихие 1990-е сама занималась продажей запрещённых веществ. Бабуля была женщиной не промах и скорой на расправу. Она стала главой семьи, прострелив обе ноги отцу Фреско. В первом сезоне мы видели, как трогательно Феско ухаживает за Бабулей, лежащей в коме после инсульта, а в новом сезоне узнаём, что она одна воспитала его и приёмыша Пепельницу — ребёнка, которого торговцы «дурью» оставили ей в залог, да так и не забрали обратно. Шоураннер Сэм Левинсон, сам снявший большинство серий, демонстрирует тут такую же железную хватку, как и Бабуля, — за такой эпизод было бы не стыдно Гаю Ричи или Квентину Тарантино. Он сразу задаёт бешеный ритм повествованию, наполнив его гангстерским экшеном, явно неспроста — будто открещиваясь от двух рождественских спецсерий, которые вышли в перерыве между сезонами. Они представляли собой сплошную говорильню с часовым хронометражем, снятую «восьмёркой»: юная наркоманка Ру (Зендея) исповедалась Али, своему куратору из группы Анонимных наркоманов, а Джулс (Хантер Шафер) — психоаналитику. «Всё, ребята, задушевные разговоры закончились, пошло действие», — именно таков посыл эпизода, задающего тон всему сезону. История продолжается ровно с того места, где мы оставили героев: подростки Ист-Хайленда сходятся на новогодней вечеринке. Именно там красавчика-квотербека Нейта (Джейкоб Элорди), главного злодея первого сезона, настигает долгожданное возмездие — Феско отправляет его в нокаут.
Поначалу кажется, что новые эпизоды (обозревателям показали семь из восьми серий нового сезона) уводят сериал в отрыв: в нём стало больше действия, и нас ждёт феерическая сцена бегства Ру от полиции, снятая на уровне очень хорошего голливудского боевика. История взаимоотношений Ру с наркотиками в новом сезоне превращается в мрачнейшую драму — всё ровно так, как предсказывал Али: наркотики меняют её личность не в лучшую сторону. Левинсон, сам бывший торчок со стажем, — главный нынешний эксперт по эйфории. Никто лучше него не снимает героев под кайфом, когда кажется, что планета крутится вокруг них, а музыка играет прямо в голове, — Ларри Кларк и Дэнни Бойл могут укусить себя за локоть, если дотянутся. Но вместе с тем становится очевидно, что его совершенно не интересует реальная жизнь.
Между первым и вторым сезонами сериала прошло два с половиной года — пандемия сильно повлияла на график съёмок. Нынешним шоураннерам приходится считаться с тем, что мир сильно изменился за это время, и они делают это по-разному: в «Утреннем шоу» пандемия становится важнейшей частью сюжета, в «Миллиардах» её аккуратно упоминают, но она не играет большой роли, а сериал «И просто так» вообще делает вид, что она позади. Левинсон от неё просто отмахивается. У него есть забота поважнее: исследовать внутренний мир подростка, тело которого уже созрело, а социальные навыки — нет. Причём неважно, сколько этому подростку лет, — семнадцать, сорок или шестьдесят. Это понятно из эпизодов, посвящённых Бабуле и Кэлу, тому самому брутальному папаше Нейта, который заваривает в первом сезоне всю эту кашу с записью собственного секса с Джулс. Во втором сезоне мы узнаём историю Кэла (Эрик Дейн): его отношения с другом были обречены ровно в тот момент, когда подружка Кэла объявила ему о своей беременности. С тех пор он стал старше и вырастил с ней двух сыновей, но так и не повзрослел — в душе он всё тот же обделённый любовью подросток, мчащийся пьяным по тёмному шоссе под Mystify Майкла Хатченса, навсегда оставшегося в 90-х. История Кэла даже на уровне деталей рифмуется с историей его сына Нейта. Никто из них не может выскочить за пределы порочного круга, перестать воспроизводить навязанный им социальный паттерн «красавчика и его девушки», вытеснить сжигающий их изнутри гнев и преодолеть подростковую травму. Дети бесконечно воспроизводят в сериале грехи родителей: «Яблочко от яблоньки!» — говорит об аддиктивной Кэсси (Сидни Суини) её моложавая мать, не выпускающая стакана из рук. Кэсси точно так же зависит от мужского обожания, как она сама от алкоголя — у каждой из них своя эйфория.
Если в первом сезоне была представлена лишь экспозиция — казалось, что дальше действие куда-то двинется, то во втором стало ясно, что герои Левинсона совершают бег на месте. Они застыли в своей вожделенной и мучительной эйфории, как мушки в капле затвердевшего янтаря. За пределами драмы Ру с наркотиками сюжет замыливается. Теперь он сводится к двум любовным треугольникам. Один выстраивается вокруг всё того же демонического принца Нейта, а в другой попадают Ру и Джулс, когда в их компании появляется симпатичный блондин Эллиот (Доминик Файк), с которым подругам так приятно болтать и курить марихуану. При этом из сериала совершенно исчезает футболист Маккей, бывший парень Кэсси, отдалившийся от неё после аборта. Это очень показательная замена — Маккей был единственным персонажем, который думал о будущем и постоянно проигрывал в голове схему того, как он станет профессиональным спортсменом. Но будущее исключено из вселенной сериала: Бабуля лежит в коме, Кэл смотрит в прошлое, Ру торчит, и никак не меняется Джулс, в первом сезоне сбежавшая из Ист-Айленда и думавшая об отказе от гормонов и поиске идентичности. Итак, из мира «Эйфории» теперь исчез единственный персонаж, живший в русле «американской мечты», — Маккей. И безо всяких объяснений схлопнулась линия Кэт (Барби Феррейра) — та, где она начала зарабатывать на вебкаме. Герои застыли в янтаре, зациклившись на своём внутреннем мире, — будущего нет.
В прошлом году у Барри Левинсона, голливудского мастодонта и отца Сэма Левинсона, по любопытному стечению обстоятельств тоже вышел сериал о наркотиках, «Ломка», рассказывающий о бесконтрольной продаже оксиконтина в 90-е. Это была серьёзная психодрама, которая вместе с тем вскрывала сложные социальные связи вокруг аддиктивных людей на всех уровнях, освещала проблему со всех точек зрения и смотрела на неё взрослым рациональным взглядом немного сверху. У Сэма Левинсона совершенно другой подход и туннельное зрение: в юности не вылезавший из рехабов шоураннер до сих пор прорабатывает травму — его интересуют исключительно душевные метания персонажей, замкнутых, зацикленных на самих себе. А социальные связи, взрослые дела и «американская мечта», пандемия и вообще весь окружающий мир могут катиться к чертям, пока он с ней не разберётся. Но он и сам это прекрасно знает, поэтому во втором сезоне у Левинсона появляется альтер эго — это Лекси (Мод Апатоу), затеявшая постановку спектакля из жизни своих подруг. Шоураннер мастерски замыкает круг, заставляя героев смотреть на шоу про самих себя, спектакль внутри спектакля, и, возможно, с помощью этого сюжета намеревается отрефлексировать всё происходящее со стороны. «Эйфория» — не просто красивое название, оно ещё и необыкновенно точное: Левинсон снял выдающееся эскапистское телешоу, воплощённый на плёнке кайф, который по части бегства от реальности даст сто очков вперёд любому фэнтези. Тем любопытнее, как он развяжет этот узел в последнем эпизоде сезона, который пока никому не показали.
