В российском прокате «Селфи» Николая Хомерики — второй кряду коммерческий фильм режиссёра, прежде снимавшего камерные, медленные и, как правило, остававшиеся без проката картины. Кино ТВ спросил у Зинаиды Пронченко, почему режиссёры-авторы всё чаще превращаются в режиссёров студийных и получил развёрнутый ответ:
Если даже допустить, что кому-то действительно интересно, зачем режиссёры из поколения «новых тихих» бросились, как один, снимать блокбастеры (прямо скажем, загадка не уровня «Кто убил Джона Кеннеди?»), ответ на вопрос будет только нецензурный. В России почти всё происходящее происходит самым бессмысленным образом и неизменно с плачевным результатом. Хождение в «народное кино» Николая Хомерики — тому вопиющий пример.
Мелкотемье камерных тоскливых мелодрам, в которых этика была уравнена с эстетикой, при этом не оригинальной, а украденной у энного количества патриархов авторского кинематографа (те же Варда, Муратова, Иоселиани на манеже), ещё можно было как-то пережить и простить из соображений хотя бы классового непотизма. «977», «Сказка про темноту» и «Сердца бумеранг» в лучших своих моментах якобы сочились нежностью к маленькому человеку, а это наш брат интеллигент любит. Рецепт известный: матерные jeu de mot плюс гаррелевская ч/б ностальгия, такой универсальный дисклеймер невыносимой лёгкости отечественного бытия. Когда все снимают про уродов, тому, кто про людей — охота в ножки кланяться.
Но с «Ледоколом» и особенно «Селфи» уже совсем другой коленкор. Маленький человек тут затёрт во льдах или выглядит, как Сергей Минаев (в «Селфи» у него камео — продавец конспирологических брошюр в пригородной электричке). Если в «Ледоколе» Хомерики по-хипстерски ещё мог заинтересоваться позднесоветской фактурой, то уж в «Селфи», явно нуждающейся в апдейте апологии московского гламура, почившего почти десять лет назад, ему нечем поживиться — разве что подирижировать Фёдором Бондарчуком.
В рекламной индустрии некоторые ролики (машины, бьюти, продукты питания) поручают снимать оператору, экономя на режиссёре, а в домашних кинозаготовках, экономя на муках совести и экзистенциальных терзаниях, чтобы не спрашивать у вечности или у собственного отражения в зеркале — в чём правда, брат? — наоборот нанимают умных мальчиков — мёртвых душ. Хотя и оператор Федор Лясс или Владислав Опельянц прекрасно бы справились. В «Дуэлянте», например, как бы ужасен и мизерабелен не был результат, чувствуется поступь Мизгирёва, крупнобюджетные экзерсисы Хомерики подчеркнуто безличны. Не случайно в «Ледоколе» он сыграл американского лётчика, который пролетает над терпящим бедствие кораблем — типа я тут мимо пробегал, притормозил поздороваться.
Сколько бы не рассказывал Хомерики в интервью — как увлекательно нащупывать общий язык с массовым зрителем, верить в смену курса — со снобизма на гуманизм — веских причин нет. Проводить параллели с западными коллегами, отказавшимися от «другого кино» ради свершения ползучей революции в Голливуде, тоже рука не поднимается. Ну, какой из Хомерики Питер Джексон. Участие в «Селфи» — не фаустовская сделка, скорее случайный акт имиджевого самосожжения, творческие люди, конечно, тяготеют к аутодеструкции, потому что мир преступно далёк от идеала, потому что душа болит, но редко, вернее, никогда — из пофигизма.
Впрочем, поп-психоанализ определил бы поведенческую девиацию Хомерики, как очередное проявление «духа времени», характерного тотальным засильем «второго уровня иронии». С её именем на устах совершаются в родном пространстве абсолютно дикие, удивительные поступки. Общая ущербность и тупиковость внутриполитической ситуации, отложенные творческие надежды и планы, безысходная биполярность, стартовавшая 20 лет назад с «Голосуй, а то проиграешь», сегодня достигшая апофеоза в эрзац-противостоянии Путин/Собчак. Вся эта давно разоблачённая морока поселила на наших лицах глумливую улыбочку. Мы как будто подмигиваем друг другу — ну, ты же понимаешь, я понимаю. В конце концов, постмодернизм многое спишет. А, если и нет, где унижаться, всё едино.
