В прокате один из самых полюбившихся профессиональной публике фильмов ушедшего года «Снег в моём дворе» — первый за девять лет фильм Бакура Бакурадзе, который был показан на фестивале в Шанхае, где получил приз за лучшую режиссуру. Об одиночестве, беззащитности и неизбежной перенастройке зрения с возрастом рассказывает Анастасия Сенченко.
Где-то в ветхой пристройке в глубине старого тбилисского дворика одинокий регбист на пенсии заедает проблемы диазепамом, греет ноги феном и крутит папироски из батумского самосада. Разбитый инсультом и диабетом Леван (Леван Гоголадзе) нежно привязан к своим собакам (Большой Джесси и Маленькой Джесси) и детям-тройняшкам. Дети живут в красивом загородном доме с мамой, куда герой, заранее снабжённый подарками и чистой одеждой, приезжает по праздникам, на которых сам выглядит таким же восьмилеткой.
Пять лет назад на его пост о материальной помощи откликнулся кинорежиссёр Гиви (Бакур Бакурадзе) из Москвы. Гиви на пару лет старше Левана, но учился с ним в одной школе. Они не были друзьями, а теперь начали обмениваться видеозвонками и историями из общего прошлого. Картины их простой, одинокой и какой-то нескладной жизни свидетельствуют, что связывают их не только воспоминания о школьных красавицах и серых макаронах. Гиви, углядев в маргинальном существовании Левана нечто поэтическое, просит его вести заметки о своих буднях. За каждую написанную страницу он обещает платить незнакомцу из детства по 5 лари.
Сюжет «Снега в моём дворе» одновременно оказывается и историей его создания. Леван Гоголадзе и режиссёр Бакур Бакурадзе действительно не общались 30 лет и нашли друг друга в соцсетях. Теперь на титрах оба значатся авторами сценария, в который жизнь внесла свои коррективы: известный грузинский артист, утверждённый на роль Гиви, отказался от съёмок в феврале 2022 года. Так герои этой истории оба оказались перед камерой. Наверняка дистанция между фильмом и реальными событиями велика, но ощущение подлинности во время просмотра практически документальное. Леван наполняет свои заметки о каждодневных коротких встречах, ребяческих проделках, мелких происшествиях и ничтожных радостях какой-то плутовской иронией. Эта насмешливость и увлекает, и ещё больше обнажает его беззащитность. Экранный режиссёр, напротив, персонаж более простоватый и незатейливый, чем оригинал (в чём он и сам признавался). Несмотря на каннские веточки на афишах и московскую прописку, Гиви окружён сплошь советчиками и спасателями, среди которых ощущает себя таким же Леваном.
Первый за почти десять лет фильм Бакура Бакурадзе, кажется, влюбил в себя всю фестивальную публику, по крайней мере до тех пор, пока про него не нужно было писать. Зрителю, возможно впервые, с фильмом Бакурадзе будет легко. А вот аналитику с ним сложно, как с любым чистым образом. Разговоры о старости, добровольном отшельничестве, одиночестве — любое развинчивание его формы на составляющие пока заканчивается капитуляцией перед материалом — никак не сказать больше, чем удалось показать. Да ещё так просто, что всё кажется понятным без слов. Бакурадзе снимает с подобной лёгкостью впервые, почти не обнаруживая своего присутствия. Снимает о том неизбежном периоде (можно назвать его кризисом), когда жизнь становится то ли пуста, то ли чиста и прозрачна. Каждая проделка, каждая беседа в магазине в пересказе Левана превращаются в события. Но собранная, как на выставку, эта коллекция ерунды вдруг оказывается бесценной (потому что единственной) связью Левана с миром.
Социальная незащищённость одного становится метафорой экзистенциальной беззащитности другого. Ещё теснее героев связывают одиночество и непрошенные благодетели, которые то и дело угрожают устоявшемуся укладу. Картины такой неприкрытой человеческой неустроенности и неприкаянности пробуждают светлую грусть, но добавляют веры, что мир — неплохое место. Молодой сосед-пройдоха сворует яиц, продавщица не заметит мелкого воровства, случайный попутчик пригласит на свадьбу дочери, да мало ли ещё сердечных незнакомцев, которые, кажется, в случае чего и тебе не дадут умереть с голоду.
Вместе с тем это фильм не о единении и братстве, а о дистанции, которая с каждым годом становится всё больше. О ностальгии и тоске по далёким, отстающим от тебя на десятилетия событиям и людям — это и есть та самая точка, когда хочется «включать дальний свет и забить на встречных». Будто в утешение режиссёр дарит взамен оживший и дышащий сквозняками старый Тбилиси, который, как и герои, стареет, но не меняется (не так скоротечно), так что с помощью камеры ещё можно совершить путешествие во времени. Город и двор такие фактурные и вещественные, что буквально ощущаешь слякоть под ногами и застоявшийся табачный дым на промозглых верандах.
Этот двор, несмотря на снежную кашу и покосившиеся ветхие балконы, кажется, тоже полнится иронией: как ещё воспринимать соседа-чудака, поливающего цветы за окном в снег, или чинно завтракающих на морозе Левана и Сандро. Вещи здесь вообще часто используются с полным пренебрежением к их общеизвестному функционалу. Покрышка становится любимой лежанкой Маленькой Джесси, фен — обогревателем, а куртка с карманами — бесценным сообщником в кражах. Вещи, как и люди, постепенно как-то прилаживаются, приноравливаются к новой роли. Самым чувствительным от этого захочется погрустить о том, что у них было другое предназначение. Но теперь уж как есть, и решать не нам.
