Новый фильм Вуди Аллена «Фестиваль Рифкина» — о том, как кино проникло в наши грёзы и сны и стало частью наших воспоминаний. Альтер эго режиссёра беседует со смертью, ревнует жену, посещает кардиолога и оказывается внутри шедевров мирового кинематографа (во сне, конечно). Татьяна Алёшичева сначала фильм хотела отругать, но, как и сама признаётся, кажется, наоборот, похвалила очередную работу режиссёра. Ни года без Аллена.
Сначала нужно сказать то, что в рецензиях обычно приберегают под конец и в случае классиков вроде Вуди Аллена выражают недомолвками и экивоками: этот фильм вряд ли войдёт в число алленовских достижений. Если не считать достижением сам факт его появления. Все последние годы сын Аллена и Мии Ферроу, инициировавший движение MeToo Ронан Ферроу, последовательно разрушал карьеру отца, снова разворошив закрытое в 1993 году дело о мнимых домогательствах режиссёра к приёмной дочери Дилан. Здесь корректно будет написать именно «мнимых», потому что судом в 1993 году Вуди Аллен был оправдан, и теперь разбирательства «за всё, в чем был и не был виноват» происходят исключительно в прессе. Тем не менее студия Amazon не стала прокатывать в Америке чудесный фильм «Дождливый день в Нью-Йорке» — и тут уж сам Аллен подал на компанию в суд за срыв договорённостей, и в результате они пришли к соглашению, детали которого обнародованы не были. От публикации мемуаров режиссёра «A Propos of Nothing» последовательно отказались пять издательств, но в итоге книга всё-таки вышла в шестом. А деньги на новый проект режиссёр нашёл в Европе.
И вот звучит привычный лёгкий джазок, и по экрану на чёрном фоне ползут титры нового фильма, напечатанные неизменным шрифтом Windsor, — титры в фильмах Вуди Аллена выглядят одинаково начиная с 1977 года. Пандемия загнала весь мир в угол, кинопрокат почти рухнул, социальная жизнь лежит в руинах, а Вуди Аллен снял новый фильм, как делал каждый год на протяжении последних сорока лет, и в нём всё тот же джаз и те же титры — от осознания этого факта впору расплакаться. И герой в нём всё тот же — альтер эго режиссёра, вечно брюзжащий городской невротик по имени Морт Рифкин (Уоллес Шон). Он интеллектуал без определённых занятий, вроде бы киновед, который когда-то читал студентам лекции про великий европейский кинематограф от Бергмана с Феллини до Годара и Трюффо (а после них, по мнению Рифкина, ничего достойного больше и не происходило). Но в душе он, конечно, писатель — где-то пылятся пятьдесят страниц начатого Рифкиным романа, закончить который не хватает запала: уж если писать, то как Достоевский, а на меньшее не стоит и силы тратить. Пройдя земную жизнь до половины (а если честно, изрядно за неё перевалив), Рифкин очутился в сумрачном и пыльном кризисе. Звучит его закадровый голос: «Внезапно мне пришлось забросить роман и отправиться на кинофестиваль в Сан-Себастьян следом за женой». Внезапно забросить, значит — ну-ну! «Я поехал с ней лишь потому, что подозревал, что она втюрилась в этого паршивого режиссёришку, у которого работала пресс-агентом».
Паршивым режиссёришкой оказывается статный француз богемного вида, снимающий вместо фильмов конъюнктурные политические высказывания на злобу дня, — Луи Гаррель довольно убедительно изображает тут самодовольного индюка, похожего на уценённого Годара. Рифкина он называет Гринчем и откровенно флиртует с его женой Сью в исполнении по-прежнему знойной Джины Гершон. Сью, в свою очередь, ни на шаг не отходит от француза, смотрит ему в рот и начинает привирать мужу о каких-то пресс-конференциях и интервью, которые требуют её срочного присутствия. Рифкин всё видит и всё понимает, но сделать ничего не может, потому что не его это жизненный модус — его главное занятие не действовать, а брюзжать. И видеть сны. В этих чёрно-белых грёзах Рифкин становится главным действующим лицом знаковых произведений мирового кино. Вместо гражданина Кейна ищет розовый бутон, который оказывается его подругой детства Роуз Батник, попадает на место творца в кризисе в «Восьми с половиной» и крутит любовь втроём вместо персонажей «Жюля и Джима» (остальные двое, понятное дело, это его жена и паршивый режиссёришка). Настоящий кинофестиваль проходит вовсе не в курортном Сан-Себастьяне, а в голове у Рифкина. Вуди Аллен, который предпочёл когда-то играть в клубе на саксофоне вместо того чтобы получить свой «Оскар», скептично прохаживается тут и по поводу фестивального движения: по всему выходит, что европейские фестивали превратились в уходящую натуру — теперь это просто курортные каникулы для кучки людей из индустрии. Это особенно забавно, если учесть, что премьера «Фестиваля Рифкина» тоже состоялась в Сан-Себастьяне.
Долго ли коротко, а навалившийся на Рифкина экзистенциальный кризис аукается ему дикой ипохондрией. Решив, что «ключ к выживанию — это ранняя диагностика», он отправляется на приём к испанскому кардиологу, который оказывается знойной красоткой и сразу же покоряет сердце Рифкина, назвав фильм его соперника пафосным и бессмысленным зрелищем. И вот вдобавок к чёрно-белым грёзам в жизни Рифкина происходит почти настоящий роман с женщиной (правда, всё их взаимное кокетство в основном строится вокруг слова «изжога»). Здесь Аллен, кстати, пародирует уже не Годара, а себя самого — в сцене, где испанка темпераментно ссорится с мужем-изменщиком, просвечивают коллизии «Вики, Кристины, Барселоны».
Но в итоге ни европейские каникулы, которые обернулись крахом семейной жизни Рифкина, ни приключение с красивой женщиной не отменяют проклятого вопроса: кто он вообще такой, этот Рифкин? И в чём смысл его единственной бесценной жизни, которая потянула пока лишь на пятьдесят страниц какой-то невнятной прозы? Рифкин не находит ответа. А его, похоже, и не существует. В одном из своих снов Морт Рифкин наконец встречается со смертью — пока не настоящей, а той, что из фильма Бергмана «Седьмая печать» (здесь невозможно не отметить блестящий выход Кристофа Вальца в роли Смерти). А что Смерть может сказать о жизни? Что оказалась длинной. И, возможно, бессмысленной, но вряд ли пустой. Надо делать, что получается, есть много овощей, избегать полуфабрикатов и не брезговать физическими упражнениями, только не слишком напрягаться. Неплохо бы ещё сделать колоноскопию — но это уже конкретно Рифкину. И, по-видимому, чувствовать благодарность — да просто за то, что рот пока не забили глиной. И за то, что в течение последних сорока лет каждый год выходит новый фильм Вуди Аллена всё с тем же негромким джазом и титрами, напечатанными шрифтом Windsor, про усталого невротика, который всё так же бубнит о тщете надежд и пустоте славы. И о том, что наши мечты и наша память — это фильмы.
