Спустя неделю после завершения сериала как-то особенно понятно, что «Обычная женщина» Бориса Хлебникова, увы, не стала сенсацией. Широкую аудиторию не заинтересовала, фейсбучную не удивила, даже преданные поклонники, наверное, ждали большего от истории Марины Сергеевны, многодетной матери и «мамки» — портрета страны, приговора обществу, привычного панегирика простым людям и ценностям,
короче, авторского «высказывания».
На самом деле всё это в «Обычной женщине» есть, просто в кои-то веки изобретательно упаковано в жанр драмеди-ситкома, многослойный, как матрас, в котором протагонисты прячут и перевозят труп, а потому мысли создателей о времени и пространстве, то бишь России 2018-го, звучат фоновой мелодией к лихо закрученной детективной интриге. Редкий случай для «новых тихих» — зрителю интереснее «чем кончится» (по сути-то ничем), а не что вся эта возня, сродни буквально чаплиновской, означает. Почему?
Многие критики поспешили определить «Обычную женщину» по адресу гендерного кино. Во-первых, название говорящее. Во-вторых, тема наживная. Но никаким феминизмом, воинствующим или виктимным, у Хлебникова даже не пахнет. Напротив, кино-то получилось довольно сексистское. Уже основной приём травестийного переноса — главная героиня, глубоко беременная жена и мать средних лет, обводит вокруг пальца ментов и бандитов — свидетельствует: необычной «Обычную женщину» делает именно абсурдное «дано». Если бы от трупа и конкурентов избавлялся сутенёр-мужчина, пусть не профессионал, а «маленький человек», забитый обыватель, ну вот как Уолтер Уайт из «Во все тяжкие», фильм вышел бы только остросюжетным. Но слабый пол добавляет картине сильных качеств — семейная драма оборачивается комедией, а в некоторых моментах и вовсе бурлеском. Женщина в мужской роли, «мужик в юбке» — древнейший гэг, невероятным образом подвёрстанный актуальной повесткой под чуть ли не правозащитный манифест. Месседж «Обычной женщины» звучит примерно так: они тоже могут (забавный отголосок metoo), причём ключевое слово в этой фразе — «тоже». Карикатурные издержки инклюзивной идеологии, внезапно обнаруживающей свою вопиющую неполиткорректность. И в этом смысле «Обычная женщина» напоминает нечто вроде «Крутых виражей» 1993 года про чернокожую компанию друзей с Ямайки, вознамерившихся принять участие в чемпионате по бобслею, хотя снега в жизни в глаза не видели. Или вот нынешних «Непотопляемых» Жиля Лелуша про обрюзгших и облысевших patres familias из глубинки, организовавших команду синхронного плавания, чтобы восстановить либидо. То есть зрителю предлагается посмеяться над чужой неполноценностью, причём без угрызений совести, ведь неполноценности у нас теперь везде дорога, а значит, смех не злой, а одобрительный.
В этом контексте рассуждения рецензентов о «женской доле в патриархальной России» выглядят навязанными, буквально вложенными в уста авторов сериала насильно. Такой феминизм в глазах смотрящего. И даже тот факт, что ничего специфически женского в проблемах Марины Сергеевны нет, критиков не останавливает — ну только если усмотреть в перипетиях «Обычной женщины» сложносочинённую метафору: Россия — мать, а ФСБ — главное препятствие на пути её (гражданского общества) эмансипации.
Гендерными (не)задачами на протяжении девяти серий оказываются шутки ниже пояса — как с животом стащить груз 200 с крыши автомобиля, как в узкой юбке-карандаше перелезть через забор и так далее и тому подобное. Галерея женских образов — и Марина Сергеевна, и её дочь, и Галя, и даже следователь — все они как бы не на своём месте, своего рода игра в музыкальные стулья в качестве сюжето- и стилеобразующего мотива. Так не бывает, искренне считают авторы и предлагают нам согласиться. «Обычная женщина» звучит как оскорбительный оксюморон, ведь «необычную» по-прежнему, словами героини Аглаи Тарасовой, воспринимают как негра в леопардовой шкуре.
