В зарубежный прокат вышел ещё один «Дракула» — новая картина румынского хулигана Раду Жуде. В ней он рассказывает историю Влада Цепеша и вдохновлённого им вампира без прикрас, зато с кучей отсылок, пошлостей и целыми сегментами, сделанными нейронкой. Рассказываем, почему новый фильм автора «Неуместного траха» и «Континенталя ’25» получился самой интересной интерпретацией мифа Дракулы за последнее время.
Где-то в современной Трансильвании, известной как родина графа Дракулы, действует театральное шоу-аттракцион: в комично-эротичном ключе местные актёры на потеху иностранцам оживляют готический роман. Из бутафорского саркофага вываливается дряхлый кровосос (Габриель Спахиу), подыгрывает поющему ведущему и терроризирует сначала артистку, а потом и зрителей. Финал — театрализованное возмездие: граф с коллегой выбегают на улицу, а публика с кольями наперевес их ловит.
В «Дракуле» Раду Жуде это лишь одна из нитей повествования. На самом деле злоключения пары актёров — центральный сюжет в сценарии молодого режиссёра (блистательный Адонис Танта из «Континенталя ’25»). Он появляется на экране и, разрушая четвёртую стену, напрямую беседует с публикой о своём детище: мол, написал сценарий, первые зрители оценили недостаточно высоко, так что теперь нужно добавить в скрипт побольше интересного. Сделать это кинематографист решает с помощью нейронки — да, халтура, зато быстро и зрелищно. Так магистральный сюжет про шоу в Трансильвании разрастается за счёт всевозможных вставок: порнушной рекламы с опорой на «Носферату», романтической истории на основе прошловекового румынского романа, притчи о вампире-капиталисте, анекдота про урожай из пенисов и так далее. Всего частей у фильма больше дюжины — и почти в каждой можно встретить пугающую аляповатую ИИ-анимацию.
Читайте также: Как ИИ влияет на кино и чего ждать в будущем
За последний год Дракула неожиданно стал самой востребованной фигурой в мировом кино. Вурдалака уже в третий раз за последние несколько месяцев вытаскивают из гроба: сначала Роберт Эггерс с «Носферату», потом Люк Бессон с «Дракулой», теперь и Жуде. Впрочем, румынский режиссёр подходит к вынужденному национальному достоянию с совершенно неожиданной профанной стороны и, несмотря на сбитый пафос, таким образом совершает акт культурного возвращения: его Дракула — не метафора и не символ подавленного эротизма и хрупкий поп-культурный идол, а прямой продукт своей земли.
Сам проект иронично вырос из анекдота: когда-то давно, предлагая зарубежным продюсерам идею потенциального фильма, Жуде не смог их заинтересовать. Тогда он почти в шутку предложил снять картину о великом вампире, и — о чудо! — это вызвало у продюсеров интерес. В итоге постановщик будто бы из вредности решил изъять миф, превращённый Голливудом в экспортный товар, и очистить его от шелухи чужих трактовок и смыслов.
Форма фильма напрямую бьётся с этим замыслом. При работе Жуде вдохновлялся Боккаччо и Рабле, и действительно: перед зрителем разворачивается не единая история, а сборник баек, притч и анекдотов, связанных общим рассказчиком — фигурой ироничного наблюдателя, который ведёт нас через эпохи, жанры и стили. Если «Декамерон» Боккаччо был человеческой комедией, то здесь — комедия вампирическая: в большинстве своём спорные (да и в целом мерзкие) герои заняты низменными интересами, пошлость соседствует с кровью, и всё это неожиданно напоминает хронику постчеловеческого века, где границы между жизнью и нейросимуляцией давно стёрлись. Мир, созданный режиссёром, балансирует между документальной грубостью и театральным абсурдом, а сама структура картины будто бы насмехается над стремлением к порядку: каждая история высасывает соки из предыдущей.
Критики и сам Жуде сравнивают этот фильм с чудовищем Франкенштейна, поскольку он соткан из множества несовместимых кусков: в нём сталкиваются профанное и интеллектуальное, священное и бытовое, реальное и искусственное, а ренессансная форма сочетает метамодернистский подход с постгуманистскими методами. Искусственный интеллект в этом плане — не просто инструмент, а персонаж, страшный своей бесчувственной продуктивностью: он редактирует кадры, достраивает лица, нарочно в руках Жуде создавая эффект зловещей долины. В результате именно ИИ становится самым «монструозным» элементом — воплощением современной эстетики, напитавшейся готовыми образами и потерявшей душу. Очень, кстати, по-кровопийски.
Как и следует ожидать, при всей внешней гротескности «Дракула» — едва ли не самый трудный для восприятия фильм Жуде. Он лишён привычного реализма румынской «новой волны», но и до по-настоящему увлекательного зрелища недотягивает (в этом, впрочем, едкая ремарка постановщика по поводу страха индустрии перед ИИ-инструментами). Это, пожалуй, его наименее зрительская работа — и одновременно самый честный эксперимент. Даже в этой театрализованной вакханалии режиссёр не изменяет себе: под слоями фарса и цифрового безумия проступает всё тот же социальный нерв. История актёра, играющего Дракулу, пронзительна именно своей будничностью — сбежав из психиатрической больницы, он вынужден играть монстра, потому что другого выхода у него нет. В этом, кажется, и кроется главный ужас фильма: в мире, где каждый вынужден продавать свою кровь, искусство становится последним убежищем выживших.
