В прокате «Дело Собчака» — документальная картина Веры Кричевской и Ксении Собчак о взлете и падении первого мэра Санкт-Петербурга, путешествие назад в будущее, к истокам российской государственности. О том, удалось ли авторам понять и простить,
рассказывает Зинаида Пронченко.
В День России в Москве в кинотеатре «Октябрь» состоялась премьера документальной картины «Дело Собчака». У режиссёра Веры Кричевской и автора идеи Ксении Собчак получилось «нужное» кино. Действительно, всем собравшимся на светском мероприятии — политическим has been, руководителям финансово-промышленных групп, работникам и фигурантам глянца, либеральной прессе, наконец, — такая саморефлексия о судьбах родины в формате исповедального дока сегодня психологически необходима. Как аттестат зрелости. Публика отчаянно хочет чувствовать себя взрослой, пить и курить в открытую, а не за школой. Нормальная подростковая фронда. Тем парадоксальнее происходящее на экране. «Честное» расследование драматических событий двадцатилетней давности по форме напоминает телевизионный вечер памяти, а по содержанию, если продолжить аналогию с пубертатными поведенческими паттернами — «мы делаем уроки» с одноклассницей в своей комнате, когда родители дома и в любой момент могут постучать. То есть псевдосенсации (профессор юрфака ЛГУ Собчак не знал, что на должности проректора по международным связям работают кадровые офицеры КГБ, а когда узнал, очень удивился) и робкое вольнодумство в сносках («играя в царя горы, невозможно удержаться на вершине, следует съехать самому, пока не поздно»). Увы, время собирать камни ещё не пришло. Никто не готов говорить откровенно. Хотя «Дело Собчака» явно уступает недавнему «Березовский — это кто?», книга Петра Авена и сериал Андрея Лошака тоже грешат «оглядкой на», но гораздо тоньше и вот именно что взрослее по тону.
«Дело Собчака», 2018
Сразу надо сказать, что кино это не обладает никакими художественными достоинствами кроме разве финальных планов: пустынные площади Санкт-Петербурга, за кадром шум митингующей толпы в 1991-м, смонтированные, как и в «Ноль объект», допустим, с проездом кортежа Путина на инаугурацию. Выразительная иллюстрация к было/стало. Здесь птицы не поют, деревья не растут. Собственно, любое кино в России можно заканчивать трэвеллингом этой похоронной процессии. Универсальный постскриптум и даже эпитафия.
«Моего отца зовут Анатолий Александрович Собчак», — говорит Ксения Анатольевна, повернувшись спиной к камере, лицом к Казанскому собору, чёрному от дождя. Она рассказчик этой были о нашей и вашей свободе с печально известным финалом. Всё, что она произносит, — это как бы разговор с самой собой, монолог из сказки о потерянном времени. Интервьюируемые не отвечают на вопросы. Они тоже сами с собой, в тишине покойной совести. Единственный раз, когда этот приём нарушен (отсутствие вопросов призвано подчеркнуть непредвзятость расследования, автор над схваткой), — с Владимиром Владимировичем Путиным: «Неужели Яковлев вас звал баллотироваться вместе?» — потрясена масштабом человеческой подлости Ксения Собчак. «Да, —как-то просто и буднично отвечает президент, — но это же было бы предательством». Перед нами свой, родной человек. Его реплики трогают больше слёз Людмилы Борисовны Нарусовой, вдовы (домашние сцены решены по-бергмановски, чувствуется режиссура высокого полета). Хочется пожать ему руку, расцеловать. Порядочного человека найти нелегко, но нам-то как повезло. Вторым рыцарем плаща и шпаги выступает Виктор Золотов. Он намеренно элегантен, на контрасте с обрюзгшим карикатурным Коржаковым в костюме Bosco Sport. Он тоже спаситель демократов первого призыва, скромный силовик новой формации, никаких коробок из-под ксерокса, только конституционные ценности.
«Дело Собчака», 2018
Кстати про конституцию. Очевидные злодеи Коржаков и Скуратов бросают существенную тень и на Бориса Николаевича Ельцина. Ельцин — не то что бы плохой в фильме, но не симпатичный. Валентин и Татьяна Юмашева, конечно, объясняют — разные бэкграунды, оклеветали враги, большая занятость, злой случай, но осадок всё равно остаётся. Не помог, не проявил милосердия.
Собственно про уголовное преследование, организованное под выборы 1996 года, условное «Второе Ленинградское дело» не сказано ровным счетом ничего. Знак вопроса так и висит в воздухе. Ну хорошо, изначально нужно было Собчака сместить. Но потом-то, после выборов, почему продолжалось преследование и более того — набирало обороты? Где доклад Салье? Если Анатолий Александрович — Дон Кихот, стоило хотя бы упомянуть о деятельности комиссии 1992 года, дескать, всё неправда. Комментарии Генри Резника и оправдания Людмилы Нарусовой только усугубляют ощущение «нам недоговаривают».
Ксения Собчак на презентации фильма
Однако самое странное и невыносимое в фильме — спекулятивные параллели с настоящим и сомнительные обобщения всечеловеческого толка. «Дело Собчака» посвящено всем жертвам политических репрессий. Например, Олегу Сенцову, как сказала Вера Кричевская со сцены. Анатолия Собчака и Олега Сенцова авторам очень хочется поставить даже не через запятую, а через знак равенства. Но вывод-то обратный. Если бы в свое время Владимир Путин не пережил так болезненно травлю Собчака, не умирал бы сейчас так мучительно Олег Сенцов. Спасение Путиным Собчака — индульгенция всем последующим его политическим решениям. Бессрочная и пожизненная. Значит, остаётся только ждать. А пока аплодируем, мы же взрослые люди, всё понимаем.
