В российском прокате вещает «Еретик» — хоррор о том, как сердито-деловитый Хью Грант решил прочитать лекцию по истории религий двум мормонкам. По такому случаю Антон Фомочкин решил вернуться к нескольким знаковым религиозным ужастикам и посмотреть, насколько уверенно они сохранились*.
*Обойдётся без оценок грима/эффектов и прочей конвенциональной ерунды, ведь тогда (в одни ворота) начнёт проигрывать и актуальный Голливуд, где даже CGI порой выглядит куда более неприглядно, чем двадцать или даже тридцать лет назад.
«Изгоняющий дьявола», реж. Уильям Фридкин
Дефлорировавший Америку хоррор про бесноватую двенадцатилетку, блюющую в лицо священнику, годами пытались переиграть на разные лады, но, как известно, невинность не вернёшь. Что же такого в имени Фридкина, что допотопно трясущаяся в кадре кровать, как и полвека назад, травмирует новые поколения непуганных, а от подразумеваемой мастурбации распятием всё так же корёжит консерваторов и зануд?
Всё просто: главный ликующий чёрт этого фильма — сам режиссёр. Автор первоисточника Уильям Питер Блэтти искал человека, способного снять демоническую лихорадку малютки Риган (Линда Блэр) с перспективы документального реализма. Однако Фридкин явил реальность, в которой ужасное — возмутительная, оскорбительная и назойливая часть обыденного. Всё начинается со светского дискомфорта, когда девочка мочится посреди прихожей в разгар организованных матушкой посиделок, а заканчивается всепоглощающим физиологическим и моральным отвращением зрителя. Эта болезнь похлеще детского гриппа — матерящийся и разнообразно непотребствующий ребёнок (Блэтти слегка смягчил первоисточник) вгонит в краску любого взрослого — особенно если тот сам успел обзавестись потомством.
Фридкин, изводивший группу капризами и пересъёмками, создал атмосферу неуютного помешательства. Однако производственные анекдоты, как и греховные аттракционы с участием Риган, — маневр, отвлекающий от главного. Вшитая под кожу картины тревога сродни медитации у магриттовского полотна «Империя света», эффект которого Фридкин усердно пытался повторить в сцене прибытия отца Меррина (Макс фон Сюдов). Ясное дневное небо, склонившееся над вечерним сумеречным пейзажем. Добро/зло, ад/рай, свет/тень и прочие антонимичные пары в основе мироздания. В этом ряду есть ещё один важный дуэт — иллюзии и яви, потому-то в режиссёрской концовке зритель и сам оказывается в рекурсии, когда отец Каррас (Джейсон Миллер) предлагает лейтенанту Киндерманну (Ли Джей Кобб) сходить в кино. Ведь в фильмах жизнь поприветливее действительности… Или нет?
Устарело? На ноль распятий из десяти.
«Омен», реж. Ричард Доннер
Американский посол в Италии тайком от жены (чтобы та не умерла с горя) подбирает у местного священника итальянского младенца и подменяет им своего мёртворождённого первенца. На пятилетие мальчик взглядом изводит свою няню и на этом останавливаться не собирается.
По-хорошему оригинального «Омена» не имеет смысла смотреть впервые после знакомства с любым его ремейком или ремиксом. Концептуальное новаторство фильма про ребёнка-Антихриста — его же проклятие. К 1976 году дети в кино уже давно стали сверкать дьявольскими очами (см. сегмент Феллини в антологии «Три шага в бреду»), в новинку была убийственная политическая безнадёга в Америке, породившая этого маленького изувера. Воспитанный в семье посла с лицом гаранта национального покоя Грегори Пека — такой и принцессу не обидит («Римские каникулы»), и неравенству бой даст («Убить пересмешника»), — малютка Дэмиан в кульминации сжимал ладонь американского президента. Едва ли количество нечисти, что в последующие полвека улыбалась и нашёптывала всякое на ухо разнообразным хозяевам Белого дома, будет меньшим, чем число сиквелов и подражателей «Омена». Вместе с тем исчез и эффект остроты. Первенец за авторством ремесленника Доннера (будущий режиссёр «Супермена») не отличался художественными изысками (как те же фильмы Фридкина или Полански), зато стал образцовым драматургическим трафаретом. Едва ли не каждый фильм про дьявольского ребёнка с садистскими наклонностями повторял «Омена» или вовсе был его близнецом.
Устарело? На шесть сигающих с крыши нянь из десяти.
«Вий», реж. Георгий Кропачев и Константин Ершов
Пока зарубежные синефилы, подписанные на стриминг Criterion Collection, переоткрывают для себя миры Гоголя и любуются панночкой Варлей, — фильм есть в подписке, и о нём недавно вспоминали под Хэллоуин — «Вий» (1967) за отсутствием конкурентов давно стал отечественным хоррор-каноном, ведь в СССР не было не только секса, но и фильмов ужасов. Причиной такому исключению, понятно, стал классический первоисточник. Экранизировали Гоголя исправно и при всей иронической интонации обязательно в торжественном обрамлении святочной (или просто праздничной) сказки — недаром и «Майскую ночь», и «Вечера на хуторе близ Диканьки» ставил один из двух специалистов по ёрнически-волшебному Александр Роу.
В технической традиции если не Роу, то Птушко — другого маэстро жанра, отличающегося от своего визави официозной серьёзностью, — сделан и «Вий». Его постановочная неловкость (помимо прочего, это дебют) и лёгкая несуразность искупаются рукотворностью: дрессированных ворон, кровавых слёз панночки, обязательных увеселений в виде левитирующего гроба, загримированных кощееобразных бабаек из виевской свиты и самого их предводителя с косыми фонарными глазами. Всё это, конечно, невероятно мило и в чём-то даже трогательно — а по-настоящему страшно от осознания того, сколько удачных адаптаций Гоголя вышло после (можно пересчитать по пальцам одной руки).
Устарело? На шесть спасительных мелков в руке Хомы Брута из десяти. (Но какая, к чёрту, разница.)
«Ребенок Розмари», реж. Роман Полански
Вопреки формуле Дориана Грея, фильмы Романа Полански молодеют, а сам режиссёр в свой 91 год выглядит примерно так же, как двадцать, а то и тридцать лет назад. Вышедший в этом году приквел «Ребёнка», посвящённый бедовой обитательнице квартиры 7А, с гибели которой фильм 1968 года и начинался, — лишнее напоминание о том, что за хорошим хоррором стоит умный, а ещё лучше лукавый постановщик, который мыслит шире жанровых нарративов.
Квартирный вопрос сгубил не только москвичей, а вообще всех на свете, что в очередной раз подтвердила трилогия Полански, посвящённая мучениям в четырёх стенах. В «Отвращении» интровертное женское сознание расходилось трещинами вместе со стенами комнаты, в которой бессознательно погребла себя героиня Катрин Денёв. В «Жильце» новоявленный постоялец (сам Полански) обветшалых квадратных метров загорался допотопным тру-краймом, историей гибели предыдущей хозяйки, да так, что уверял себя в соседском заговоре.
В «Ребёнке» квартира и есть весь мир, съёжившийся до этих комнат, и что самое страшное — взгляд на него не предполагал визуальных деформаций. Преисподняя — она прямо здесь, даже не нужно выходить за порог, ад — другие, и они все непременно пожалуют в гости на ужин. Полански пугает рутиной — готовкой, болтовнёй и прочим повседневным. Он никогда не показывает больше, чем следует, заставляя вглядываться, вертеться на месте, ловить каждую тень там, где априори должна быть зона комфорта, трансформирующаяся в фильме в главный рассадник зла. Беззащитность в отсутствие фактического дома-крепости — главная сила трилогии (и «Ребёнка» в частности). Мы не видим больше, чем видит Розмари, и вместе с ней проходим через эту болючую и искусную пытку.
Устарело? На ноль порций отравленного шоколадного мусса из десяти.
+ Бонус-трек. «Девятые врата», реж. Роман Полански
Другой, куда более поздний фильм Полански, который облагородило время, тоже не без иронии посвящён оккультизму. Экранизируя предельно буквальный приключенческий роман испанского хитмейкера Артуро Переса-Реверте, режиссёр, подобно герою фильма — ловцу книжного антиквариата Дину Корсо (Джонни Депп), вырывает из него картинки и складывает из них грандиозную загробную тайну. Так скучная физика первоисточника становится метафизикой Полански.
Буквоед Корсо, формально-нуарный персонаж, проходит отмеренный ему (как и подобает герою) путь, будучи безвольным элементом в этом уравнении, так и не познав миниатюрный масштаб своей исполнительной роли в некоем высшем предназначении. Дин, будучи скептиком до щёгольской седины на висках, получает возможность, о которой мечтают десятки купающихся в деньгах сектантов, но для скупщика-буквоеда она не стоит ничего. Единственное, что ему остаётся, — принять свою роль, доведя этот мизантропический квест до конца. Это несовпадение не менее саркастически описывает любой зрительский опыт обманутых ожиданий, где то Богом, то дьяволом (поди разбери) выступает сам режиссёр.
