Самая обсуждаемая премьера недели (ну, может быть, наравне с «1917») — новый фильм Греты Гервиг. Следом за очень личной рецензией Зинаиды Пронченко КИНОТВ делится более аналитическим взглядом на фильм Анастасии Сенченко.
![](/upload/delight.webpconverter/upload/content/4a4/4a4b35c96b4f09d0a69518e06e6ee4b1.jpg.webp?1655709763307844)
Луиза Мэй Олкотт написала «Маленьких женщин» частично по своим детским воспоминаниям. В эту эпоху всё искусство было исключительно мужской вотчиной, гением среди женщин считалась только Шарлотта Бронте, а быть актрисой или владелицей борделя для пуританской Новой Англии означало практически одно и то же. Но история о жизни четырёх девочек от 12 до 16 лет была настолько коммерчески успешной, что через год Олкотт выпускает книгу-продолжение «Хорошие жёны», в которой, как известно, по настоянию издателя ей «пришлось подобрать для Джо смешного женишка, всем назло». Грета Гервиг экранизирует обе книги под одним переплётом, и даже этот ироничный комментарий.
История семьи Марч на экране, не считая эпилога, охватывает 7 лет. Для младшей Эми (Флоренс Пью), которой в первой книге 12, это целая жизнь. Но Гервиг не стремится ни к какому сопоставлению «до» и «после». Она, напротив, смешивает события и отважно начинает с середины, когда её любимица, амбициозная Джо (Сирша Ронан) идёт к издателю в Нью-Йорке и предлагает свою прозу. В этой точке не то что заканчивается детство её героинь, но всё в их жизни вдруг начинает рифмоваться и соотноситься. От этого момента концентрическими кругами расходится сюжет фильма, чередующий детство с юностью, впервые испытанные чувства и встречу с ними на новом этапе. Эпизоды прошлого и настоящего монтажно пришиваются к друг другу — как дважды повторенный урок лучше запоминается и утверждает незыблемость раз усвоенного в детстве правила.
Самое привлекательное в Гервиг — её почти прустовское ощущение времени. Постоянно длящегося и никогда не проходящего. И её милая Френсис и Леди Бёрд, и нынешние сёстры Марч — маленькие женщины навсегда. Номинально всё перечисленное — истории взросления. Но в каждой новой версии это взросление становится всё более эфемерным процессом. Кажется, Гервиг в него больше не верит.
![](/upload/delight.webpconverter/upload/content/a03/a03c3d458e75d42c85fb73347eb774f9.jpg.webp?165570978798404)
Флешбеки в фильме — не модная манера повествования, длящая интригу до подходящего момента. Для англоязычной публики в «Маленьких женщинах» интриги не больше, чем для нас — в «Войне и мире». Нет в них и услужливого для зрителя предложения увидеть разницу: героини не молодеют и не старятся, не меняют своих привычек и взглядов, меняются лишь контекст и костюмы. С самого первого кадра, в котором Джо открывает дверь издательства, Гервиг возвращает истории детства своей героине. Их прошлое материализуется на экране будто бы из её воспоминаний в те моменты, когда вдруг отражается в настоящем. Когда Джо в Нью-Йорке танцует с профессором Баэром (Луи Гаррель), их танец постепенно замедляется и через рапид возвращает её в тот вечер, когда она посещает свой первый бал и знакомится с Лори (Тимоти Шаламе). Спустя семь лет героиня опять танцует в подпалённом камином платье, а после в ночи так же увлечённо сочиняет свои истории.
Самая очевидная вольность нынешней экранизации в том, что режиссёр полностью отождествляет Олкотт с её героиней. Внутри фильма появляется автор романа. Перед зрителем будто бы взгляд Олкотт, каким его представляет Гервиг. Из-за этой двойной субъективности весомая доля сентиментализма из романа переходит в какое-то новое качество, в пространство между монтажных склеек прошлого и настоящего. И в нём помещается вся ностальгия и светлая грусть по прошедшему времени, тому, что навсегда утрачено, но продолжает длиться и отражаться в каждом моменте.
![](/upload/delight.webpconverter/upload/content/f35/f35b0609cbd29e22fbe5f2a00d85affe.jpg.webp?1655709803143404)
Несмотря на эту омолаживающую «Маленьких женщин» прививку модернизма, события в фильме строго следуют духу романа. «Маленькие женщины» остаются тем, чем были изначально, — «Джейн Эйр» и «Гордостью и предубеждением» по-американски с лёгким налётом рождественской сентиментальности. Четыре сестры Марч в разной степени ангелоподобны, а старый мир с его понятной моралью оберегает их от любого зла.
Это волшебный мир рождественской сказки, женская версия «Этой прекрасной жизни». Недаром режиссёр постоянно помещает своих героинь в рамку. И Лори, и профессор Баэр, и мистер Лоуренс, очарованные сёстрами Марч, впрочем, как и зрители, постоянно наблюдают за их счастливой жизнью сквозь оконную раму. Подобные семейные портреты — счастливые рождественские открытки. Или изящные иллюстрации к детской книжке — Гервиг, вторя своей героине, по-своему помещает их в этот переплёт. В рождественских сказках к тому же всегда торжествуют добро и справедливость. Так, в мире, в котором, по словам их богатой тётушки, у женщины есть только один путь, для сестёр Марч находится как минимум три. Джо, Мег и Эми находят счастье в том, что у них выходит лучше всего. У Гервиг лучше всего выходит рассказывать, как все выросли и даже не заметили этого, что она в который раз блестяще демонстрирует.