Ушёл из жизни Ален Делон. Антон Фомочкин прощается с актёром, рассуждая о том, как ещё в 80-х ему про этот мир всё стало абсолютно понятно.
«Робер Авранж едет один в пустом вагоне. Что с ним может случиться? Ничего, абсолютно ничего… Или паршивая история», — отрываясь от ежедневной газеты, понуро цедил Делон в первой сцене «Нашей истории» Бертрана Блие. Поезд тем временем катил вперёд, вдоль выцветшего, обедневшего лесного массива. Посеревшее лицо Алена при этом едва отличалось от сонного, позднеосеннего полдня, в тон пасмурному великолепию которого потускнели даже его голубые глаза, в чьей синеве годами тонули корабли, девицы, конкуренты и опустившие руки (в борьбе с характером артиста) режиссёры. Это не было началом конца, но Блие, как прирождённый антрополог человеческой природы, души, падения и безнадёги, чувствовал и вытаскивал из своих артистов то, что обычно остаётся за лоском парадных киноафиш, — в Алене он увидел щемящую усталость. Авранж — аватар мужской депрессии, погрузившийся в своей затяжной кочевой дрёме в вихрь алогичных, потешных, раздражающих, курьёзных и самоуничижительных сценок, рефлексирующих его отношения с Женщиной (Натали Бай) — наваждением, обузой и, наконец, константой своей жизни.
У Блие Делон был непривычно пассивен, потому что бороться с ветряными мельницами уже не было сил — все были оставлены в фильмах Мельвиля.
Находясь в эпицентре печального абсурда, Авранж жадно глушил одну алюминиевую банку пива за другой, сидя в кресле и охотно передвигаясь разве что от кресла к холодильнику.
Помятый мужчина в помятом плаще, это был акт саморазоблачения без потери достоинства. 80-е стали благородной осенью карьеры артиста, в янтарных лучах которой можно услышать обрывки внутреннего монолога Делона, обострившегося в наши дни. Все эти слова разочарованного, пожившего человека о смерти, могилах своих любимых псов и безнадёжности современного мира, впоследствии растиражированные в печати, — лишь реакция на экзистенциальное одиночество, к которому Ален начал готовить себя ещё тогда. Через четыре года после «Нашей истории» он сыграет в «Не будите спящего полицейского» — финальном аккорде в марше делоновских фликов. Этот во всём нетипичный, минорный детектив сводит комиссара Гринделя (понятно, Делон) в схватке против своих же — группы стражей порядка, в восторженном самоуправстве организовавших орден, карающий толпы заправских гангстеров.
Все ориентиры сбиты. Ни морали, ни чести. Впрягаться приходится за рецидивистов и дилеров, которых так и норовят отправить на тот свет, а не за решётку.
Звучит как кинематографический вердикт эпохе — хотя, казалось бы, очередная криминальная возня, где Делон, сверкая холодным взглядом, стреляет на поражение.
И если всё было так беспросветно в 80-х, то сколь болезненно оказалось открыть глаза в XXI веке? Гриндель же пока ещё не слишком стар для этого… Но, зная, что уходить нужно на пике, в конце концов покидает свой пост, ведь всех не перевоспитаешь. Переловив большинство своих коллег, он оставляет в комиссариате выжженное поле и уходит из полиции, первым делом наконец решив отоспаться. А, как известно, бывшего копа, что спящую собаку, лучше не будить. И вновь Алена одолевает усталая дрёма. И пока он без сил развалился в постели, на столике в гостиной упокоится порванное полицейское удостоверение, с которого на нас будет глядеть ещё улыбчивый молодой Делон. Тот, который рвал жилы, три года, что Моби Дика, выслеживая гениального в своей подлости вора (Жан-Луи Трентиньян) в «Полицейской истории». Или мёрз, расследуя убийство на альпийской ферме, выпытывая признание из семьи трудяг («Подозрение»). Впоследствии в кино фликов Делон больше не играл — только на телеэкране (уже в нулевых), словно воплощая кошмар агонизирующего Гренделя, которого упросили тряхнуть статуарной стариной.
«Не будите спящего полицейского» Делон-продюсер посвятил Жану Габену, с которым десятилетием ранее играл в фильме «Двое в городе» — фаталистичной трагедии о загубленной судьбе человека, ставшего честным вопреки. И для Алена это была прекрасная в своей печали возможность не только ужаленно кружить вокруг живого столпа французского кино, но и ощутить время. В седине Габена. Морщинах. Его уверенной, но неторопливой походке. Возможно, именно тогда Делон решил прощаться со своей моложавой безупречностью без сожалений, как жил и работал Габен. Красоте Алена посвятили не одну оду и даже книгу. И сейчас меньше всего стоило бы вновь фокусироваться на том, как Рокко (из «Рокко и его братьев») разочаровывается в Милане или Том Рипли («На ярком солнце») бросает тело зажиточного повесы в море, подбирая его личность и тягу к роскоши. Всё это — совсем другой, молодой Делон, которого условный Жан Кокто мог бы снять в фантазии об Аполлоне. И с этим выбором вряд ли бы кто-то поспорил.
На героев Делона в его двадцать и тридцать печальные истории сваливались сами собой. Всем своим видом он показывал, что ничего не просит и не ищет, — просто, не препятствуя, принимал то, что с ним происходит. В кино его привела Брижит Обер. Роль Рипли Делону (должен был играть повесу) досталась из-за выгорания Жака Шарье. Etc, etc, остальные истории — дело биографов. Но когда Алену выпадал шанс, он держался за него, так же как обычно в кадре брался за пистолет. С той же решимостью он умирал на экране — без сомнений, ненужных пауз, чаще всего с лёгкой полуулыбкой, как в чудесных «Искателях приключений» Робера Энрико (наверное, тот фильм, в котором Делон находился на пике своей киногении), где он встретился на площадке с другим артистом, которому этот мир был абсолютно понятен, — Лино Вентурой. С той же ухмылкой Том Рипли шёл навстречу своей судьбе в финале картины Клемана. Эта легкая погрешность в зачастую нерушимой внешней отрешённости его героев хотя бы на миг являла в нём уязвимое человеческое. Только на смертном одре они, кажется, понимали про себя что-то важное.
Большая удача и одновременно проклятие, когда твоя личность становится забронзовевшим образом, а имя — нарицательным. Делон узнавался и за маской Зорро (так себе маскировка), и в халате стареющего Казановы. Но неизменно, как в финале «Нашей истории», он возвращался к Женщине — правда, всё время разной и на каждое заботливое расставание приходился грех, бередящий душу (Роми Шнайдер, Нико).
В те годы, когда Делон находился на пике, мало кто хотел видеть в нём сложность — что было одной из причин недооценки «Мсье Кляйна» Джозефа Лоузи, в котором лощёного скупщика искусства (во времена немецкой оккупации) ждали кризис идентификации и прочие контекстуальные сложности из-за его полного тёзки-омонима еврейского происхождения. Актёр никогда не боялся рисковать, но именно после этой неудачи будто бы всё чаще стал разочарованно упрекать свой век.
Между «Нашей историей» и «Не будите спящего полицейского» в восьмидесятых Делона притаился «Переход», лаконичное, фантасмагорическое размышление о будущем, к которому актёр сам написал сценарий. Герой Алена Жан Диаз, пленённый смертью в пещерообразных казематах, создаёт для неё анимационный фильм по своей последней задумке и в конце концов даёт своей мучительнице бой (её же косой), спасая заодно планету! В «Переходе» предостаточно того нарратива о недостатках современности и общем недовольстве, который следовал за Делоном в публичной жизни. Но и в своем незавидном положении его герой боролся ради будущего — своего маленького сына. И в этой идеалистической идее продолжения себя в детях для актёра на тот момент будто бы и таилось бессмертие.
Жан часто твердил сынишке: «Самураи не плачут», — и это единственное данное себе правило, которое Делон нарушал в кадре. Самураи плачут, и это нормально.
Слова памяти от авторов и друзей КИНОТВ
Максим Ершов
Автор Телеграм-канала «Я видел свечение экрана»
На одной неделе не стало Джины Роулендс и Алена Делона. Это две большие потери для мира кино. Французский актёр давно не снимался и не баловал публику частыми появлениями на фестивалях или спецпоказах, однако оставался непререкаемым авторитетом. Много ли в живых людей, кто работал с Лукино Висконти, Жан-Пьером Мельвилем, Джозефом Лоузи, Жаком Дере и Рене Клеманом? Для одних он был секс-символом, для других — большим актёром, для третьих — живой легендой. Ему давно не нужно было никому ничего доказывать. Делон связывал сегодняшние фильмы с великим авторским кинематографом 1960—1970-х. Каждый раз, когда умирает большой актёр, мы слышим обязательные слова об ушедшей эпохе. Но в случае с Делоном громкие слова вовсе не кажутся преувеличением. Второго такого действительно не будет. А с уходом очередной легенды кино как будто мельчает.
Анастасия Круглякова
PR-директор «Экспоненты», автор Телеграм-канала «В тёмном зале»
Легенда, секс-символ, икона французского кино, бандит, любовник, кумир. Ален Делон был фигурой такого масштаба, что одно только его имя на постере уже было гарантом успеха. Мало того, его знали даже те, кто был максимально далёк от мира кино. Мне кажется, это тот случай, когда ты не просто артист, а уже суперзвезда. Он был красив безумно. Идеально смотрелся на экране, и за это его любили Висконти, Антониони, Мельвиль. Уже за свой четвёртый фильм он получал миллионы! У него было всё — деньги, женщины, слава.
Я из тех, кто не отделяет личность творца от творчества. И мне кажется, что Делон не просто так прославился, играя мистера Рипли. Он словно всё это время кем-то притворялся. Полюбили его за героя-любовника, он им и остался. Не помню где, но я читала, что он сам про себя говорил, что у него не было ничего, кроме внешности. И он сиял на экране, а в реальной жизни обжигал тех, кто был рядом. Его бывшие женщины сплошь и рядом были несчастны: Далида покончила с собой, Роми Шнайдер перевернула ради него свою жизнь и осталась ни с чем, Мирей Дарк попала в автокатастрофу, Натали Делон — единственная официальная жена актёра — умерла от рака. Из всех своих детей наш Самурай любил только дочь Аннушку, одного из сыновей он так и не признал, его воспитали родители актёра. Сложный, вспыльчивый и так и не разгаданный. Думаю, Делон так и останется легендой. Потому что о мёртвых либо хорошо, либо никак.
Сергей Чацкий
Кинокритик, автор КГ-Портала и КИНОТВ
Впервые я, будучи глупым подростком, уверенным, что «Звёздные войны» и «Пираты Карибского моря» — это непостижимые вершины кинематографической мысли, увидел Алена Делона в картине «Астерикс на Олимпийских играх». Не в «Самурае», не в «Зорро», не в «Борсалино» и не в любом другом его классическом «крутом» образе. Нет, передо мной предстал пожилой Гай Юлий Цезарь — постоянно восхваляющий себя и своё величие дед, который, несмотря на свою абсолютную второстепенность в рамках данного фильма, запомнился мне на всю жизнь. В этом, пожалуй, и заключается секрет Алена Делона, и когда он был молодым плейбоем, и когда стал седовласым старцем. В том, что даже к самой маленькой роли он подходил не как ремесленник, а как человек, для которого лицедейство — не профессия «за деньги», а смысл жизни «до самого конца».
Олег Ковалёв
Автор КИНОТВ и Телеграм-канала Director's Card
Самое грустное в некрологах Алену Делону — что их нельзя написать без слов. Пока другие великие актёры впечатывались в историю иконическими сценами, огненными монологами и широченными диапазонами, французский леопард нёс в себе саму эссенцию кино, не доступную ни одному другому искусству. Он просто, молча и велико был в кадре, наглядно показывая, что всё лучшее в фильмах рождается из невысказанного.
