23 июня в российский прокат выходит одна из немногих санкционных новинок года — хоррор Алекса Гарленда «Род мужской». Влад Шуравин рассказывает, как фильм может отозваться в наших зрителях.
Вдова Харпер (Джесси Бакли) недавно потеряла мужа: после очередной ссоры тот то ли сорвался, то ли спрыгнул с балкона и упал прямо на кованые металлические пики забора. После трагедии женщина ищет утешения и спокойствия на лоне природы — в затхлой английской деревушке Костон. Она арендует шикарный дом, знакомится с его чудаковатым хозяином (Рори Киннер) и отправляется исследовать округу. Вот только ретрит Харпер завершается спустя пару часов: её начинают преследовать мужчины с одинаковыми лицами. Они молчат, иногда ходят голые, но не спешат нападать на девушку. Наоборот — чаще сверлят героиню взглядом и исчезают по мановению ока.
У Гарленда вышел один из тех фильмов, которые меньше всего нуждаются в пересказе. Каждая сцена — акт эпатажа, каждый кадр — пазл из символов. Визионерское мастерство автора, перешедшее из его трудов-комиксов, в «Роде мужском» достигает пика: некоторые сцены сложно развидеть, другие сложно переварить в голове. Впрочем, если та же «Аннигиляция» тонула под весом визуальных метафор, новая работа, наоборот, избавляется от всего лишнего. Джесси Бакли снова в роли депрессивной девушки в беде. Рори Киннер опять по-злодейски скалится. А Гарленд с охотой перенимает жанровые шаблоны: от джампскейров до характеров персонажей. Хотя в самые важные моменты, к счастью, не отказывается от своего очаровательного пижонства.
Гнетущее хоровое пение перекрикивает и весь остальной саундтрек, и героев. Композиторы Джофф Барроу и Бен Солсбери не раз используют его в фильмах Гарленда. Правда, с каждым новым повторением их мрачная акапелла становится ничуть не страшнее завываний условного Витаса. Не отстаёт и камера: она зеркалит и множит объекты в экране (прямо как назойливых мужчин с лицом Рори Киннера), превращая кино в бойко срифмованный стих. Простить эту помпу Гарленду нетрудно: во-первых, пафос изредка разбавляют остроумные шутки, а во-вторых, когда идёшь на кино с таким претенциозным названием, невольно готовишься к монологу библейского масштаба.
Как и в случае «Разрабов», содержание оказывается проще торжественно-величавой формы. О чём «Род мужской»? О гендерных шаблонах, которые определяют жизнь людей. О культуре, которая накладывает травматические обязательства и ожидания.
Наконец, о том, как даже в XXI веке женщина может по умолчанию оставаться виновной в первородном (и не только) грехе.
Просто эти очевидные вещи Гарленд проговаривает через призму то фолк-хоррора, то home invasion, а то и вовсе кроненберговского боди-хоррора. «Род мужской» — прямо как луковица из «Шрека», тоже многослойный и на первый взгляд непонятный фильм.
Другой вопрос, что для Гарленда оптика героини-женщины всё ещё непривычна. Да, он делал их протагонистками, пытавшимися осмыслить смерть или болезнь любимых мужчин («Разрабы», «Аннигиляция»), но никогда не пытался настолько глубоко проникнуть в их сознание. Вот и в «Роде мужском» чувствуется неуверенная поступь чужака. Для выбранного притчевого сюжета Гарленд слишком часто ударяется в объяснения. Об ужасах мейнсплейнинга. О том, как сама Харпер переживает травму. О непрекращающейся череде насилия в обществе. У режиссёрок вроде Карин Кусамы и Дженнифер Кент, которые чувствуют своих героинь, такие проблемы встречаются куда реже.
Благодаря новым реалиям фильм попал в другой нерв — нерв постсоветской действительности. Тот факт, что из всех западных фильмов именно «Род мужской» добрался до российского проката, — самая что ни на есть божественная удача. В стране, где домашнее насилие декриминализировано, а жертва всегда по умолчанию виновата сама, кино Гарленда сможет начать со зрителем проникновенный диалог. Возможно, первый в карьере автора, который раньше общался не с публикой, а с самим собой и безответной вечностью.
