20 ноября до российского проката доберётся новый хит студии A24 — фильм Мэри Бронштейн «Я бы тебя пнула, если бы могла» (If I Had Legs I'd Kick You) с Роуз Бирн в роли встревоженной матери, за которую актриса получила «Серебряного медведя».
Вероника Хлебникова рассказывает, как A24 и Мэри Бронштейн мастерски заносят ногу, которая распадается, как и всё, что заслуживает удара, но недостаточно материально, чтобы его принять.
Фантасмагория Мэри Бронштейн разрастается из дыры в потолке, а дыра — слишком тёмная и пустая метафора: она вмещает больше, чем способен вынести один фильм. А фильм Бронштейн требует ужасающей выносливости и от себя, и от зрителя. Артистка Роуз Бирн, звезда «Девичника в Лас-Вегасе», в роли матери-ехидны Линды тащит на себе всю сюжетную мороку очень замороченного кино о совершенно замороченной женщине за гранью умопомрачения и со сломанным хребтом. Готическое помешательство давнего «Ребёнка Розмари» Поланского в сравнении с буднями Линды — детский сад, потому что душные черти героини Роуз Бирн выпрыгивают не из городских легенд, а из самой тьмы психотерапии. Линда — практикующий психотерапевт, и это очередной из сюрпризов фильма, не перестающего удивлять.
Мокрая дыра накрывает дом Линды, где её изводит кошмар одинокого материнства. В фильме его воплощает ребёнок без лица, ребёнок-голос. Его невозможно увидеть, но он заполняет собой всё пространство. Мэри Бронштейн снимает так, будто этим голосом стиснут сам кадр, в приступе почти мистического чревовещания. Придётся поверить, что ребёнок — девочка, но какая разница, ведь невидимое дитя — одно сплошное требование и укоризна. Временами кажется, что его вовсе не существует, что его ноющее присутствие — галлюцинация Линды, порождение её душевной болезни, как и эта страшная пуповина зонда, через который происходит кормление безымянной детки!
Должно быть, всё происходящее Линде мерещится. Или нет. Мэри Бронштейн устраивает одновременно ироническую и паническую атаку на сознание героини и зрителей, слишком близко к ней притиснутых, — настолько близко, что могли бы заорать с ней в одну подушку. Настолько же велика дистанция между Линдой и остальными персонажами. Для контраста Бронштейн задействует популярного американского весельчака Конана О’Брайена в роли психоаналитика Линды, практически садиста и эмблемы карательной медицины. Абсурдный комизм психоаналитических занятий перечёркивает любые надежды на помощь извне. Голос Кристиана Слейтера, мужа в вечном отсутствии, — лишь бессмысленный и раздражающий звук в телефонной трубке.
Премьера этого экстраординарного эксперимента с беспощадным чувством вины и неподъёмным грузом ответственности состоялась на фестивале «Сандэнс», а оттуда его взяли в Берлин. Обычно так не бывает, но статуса европейской премьеры на сей раз оказалось достаточно, чтобы попасть в конкурсную программу Берлинале, чьё жюри признало Роуз Бирн лучшей актрисой.
Кадр: A24/«Вольга»
Мэри Бронштейн — олицетворение американских независимых, тех кинолюбителей из Нью-Йорка, что некогда практиковали копеечный мамблкор. Её муж, режиссёр единственного, но культового фильма «Хмурляндия» Рональд Бронштейн, — сценарист фильмов братьев Сэфди, включая лучшие — «Хорошее время», «Неогранённые алмазы» и старенький «Папочка Длинные Ноги», где он также сыграл главную роль. И у Мэри он появляется в кадре, как и сама Мэри — в роли детского доктора. Джош Сэфди стал одним из продюсеров «Я бы тебя пнула, если бы могла». Свой предыдущий и дебютный фильм «Возбуждение» (в дословном переводе — «Дрожжи») Бронштейн сняла в 2008-м и сыграла в нём главную роль, остальные заняли начинающая Грета Гервиг и, разумеется, братья Сэфди.
Бронштейн и её оператор Крис Мессина хаотически расслаивают реальность, ни из какого её слоя уже невозможно выбраться на сколь-нибудь твёрдую почву. Всё протекает, как потолок. Во всякой конструкции предусмотрены дыра и запустение. К любому подключён зонд, питающий тревоги и страхи, что даже нормально, но только до тех пор, пока в меню есть другие блюда.
Линда живёт на истощение, истерический сюрреализм её обстоятельств многократно усиливается, дыра восприятия растёт и оживает, а строгая и критичная феминистская оптика растворяется в лихорадочно-чёрной комедии катастроф, где всё не то, чем кажется, и не имеет опоры. Смущает, что в этой цепной реакции и сама картина вдруг утрачивает свой мрачный и хрупкий баланс. Будь у фильма Мэри Бронштейн понадёжнее точка опоры, он мог бы пнуть, пожалуй, сильнее. Но удар поставлен и, в общем, засчитан.
