До российских экранов наконец-то добрался удивительный фильм Йоргоса Лантимоса — человека, который, возможно, лучше всех владеет приемом метафоры в современном кино. Зинаида Пронченко по просьбе Кино ТВ рассказывает о картине.
Отсылающий уже в названии к старине до Рождества Христова (древнегреческий миф, вдохновивший Еврипида на трагедию «Ифигения в Авлиде») новый фильм Йоргоса Лантимоса «Убийство священного оленя» — тем не менее одно из самых актуальных высказываний о современности, а именно — об иллюзорности выбора, правом на который так кичится наша эпоха. Фильм открывается крупным планом человеческого сердца, только что прооперированного успешным хирургом Стивеном (Колин Фаррелл). Следующий кадр — чуть ли не спойлер: брошенные в мусорное ведро медицинские перчатки, недвусмысленная метафора личной ответственности за содеянное, врач «умывает руки», тем самым заявляя городу и миру — кровь жертвы не на мне.
Стивен ведет типичную благополучную жизнь буржуа новой формации — интеллигентная высокооплачиваемая профессия, эмансипированная красавица-жена (Николь Кидман), подчиняющаяся мужу лишь в постели, двое милых детишек, загородный дом, регулярные фандрайзинговые гала-ужины. Но сквозь идиллическую череду black tie, smart casual с первых минут проступает какая-то безысходность. Навязчивый реализм сочится мистикой. И фирменные приемы Лантимоса лишь усугубляют ощущение потусторонности происходящего. Вычурные диалоги, в процессе которых маниакально обсуждается всякая ерунда (качество лимонных пирогов или свойства водонепроницаемых часов), не прикрытая эмоцией механика актерской игры, персонажи снова уподоблены функции в лучших традициях постдраматического театра. Наконец, все эти достигнутые при помощи широкоугольника оптические эффекты, искривляющие пространство, кажется, будто любое движение замедлено, и так кстати здесь музыка известного нам по «Космической одиссее» венгерского авангардиста Дьёрдя Лигети, его «Струнный концерт» усиливает тревогу с каждым тактом.
Но в совершенном мире Стивена, увы, есть червоточина — алкоголизм. Он-то и причина грядущей беды, персонифицированной сильно смахивающим на молодого Нормана Бэйтса подростком Мартином (Барри Кеоган). У них со Стивеном странная дружба, сначала сбивающая зрителя с толку. Нет ли тут какой сексуальной перверсии? Но Мартин — отнюдь не объект вожделения, он ангел смерти, хотя Лантимос и его постоянный соавтор сценарист Эфтимис Филиппу не дают до самой развязки ответа — кто он, актор или всего-навсего гонец богов, волю которых в постсекулярном обществе, позабыв про канон, приписывают случаю, как бы надеясь смягчить контекст. Случай не столь неотвратим и жесток, как рок или судьба. Случай можно обойти или даже просчитать, цивилизация вооружила нас для этого всем необходимым — логикой, комбинаторикой, теорией чисел.
Стилистически «Убийство священного оленя» стартует как абсурдистская черная комедия, и, в общем, взятая интонация недалека от оной большинства фильмов Ханеке. Но где-то ближе к середине Лантимос отставляет шутки в сторону, последняя — коронное камео Алисии Сильверстоун в роли мамы Мартина, не желающей отпускать Стивена из гостей, пока тот не попробует ее пирог (аллюзии на арготическое значение слова tart). А дальше начинается совсем другое кино. Смесь табу-хоррора с bunny-boiler жанром, и практически в каждой сцене Лантимос цитирует классиков 1970-х годов — тут и «Ребенок Розмари» Полански, и «Экзорцист» Фридкина и, разумеется, «Сияние». Контраст между будничностью мизансцены и непредставимой в своей фантастичности коллизией суть простая метафора смерти, которую мы носим в себе ежедневно, но всякий раз, когда сталкиваемся с ней, поражены, насколько трудно осознать и принять ее необратимость. Все остальное можно так или иначе отыграть назад, и только живое, став мертвым, не подлежит воскрешению, несмотря ни на какие достижения науки.
В христианской традиции Бог есть любовь, свет, Бог есть жизнь. Философия модерна учит нас, что Бог мертв, осиротевшее человечество управляет собственной судьбой. В архаике Бог — это смерть, он вездесущ не в виде благой вести, а как финальное отмщение за грехи. Три опции, ни одна из которых сегодня не доступна. Вручить себя в руки всевышнего и жить чужим умом — не хватает веры. Жить собственным хотением, но без надежды — не хватает храбрости. А жить по совести — никто не умеет. Оправдываясь за врачебную ошибку, Стивен говорит: «Хирург не может убить человека, зато это может сделать анестезиолог». Обманчивое впечатление, навязанное обществом индивидууму: мы якобы вольны выбирать свой путь — и есть тот самый летальный укол «лекарства от жизни». Колин Фаррелл в многочисленных интервью признавался, что после съемок он был «fucking depressed». Действительно, когда осознаешь, что ничего от тебя не зависит, но за все нужно держать ответ, впору возопить к небесам и принести любую жертву, лишь бы рассеялся этот страшный дурман свободы, которая сегодня — высшая мера наказания.
