Би Гань, некогда подающий надежды китайский режиссёр-вундеркинд, спустя долгие семь лет возвращается в Канны с монументальной фантасмагорией, главным героем которой является сам фильм, растущий и развивающийся на наших глазах от немых статичных колорированных кадров до получасовых тревелингов, виртуозно меняющих точку зрения в пределах одного бесконечного кадра. Эстетически сложный аттракцион на 2 часа 40 минут с первого захода не все осилили, но все точно оценили величие замысла. Подробнее — в рецензии Анастасии Сенченко.
В некотором неопределённом будущем люди наконец открыли секрет вечной жизни: оказывается, для этого достаточно просто не мечтать и не видеть сны. Постепенно человечество лишилось фантазии как атавизма, но остались безумцы «фантазмеры», время которых пролетает стремительно, зато сны гораздо реальнее и прекраснее нового мира. Одного такого фантазмера пытается пробудить женщина (Шу Ци), которая способна проникать в чужие сны. Она разыскивает его, застрявшего среди картонных декораций начала прошлого века. Мечтатель наотрез отказывается вернуться в мир без грёз, и женщина вместе с ним досматривает сны, сотканные из образов кино от Люмьеров до того самого феерического 1999 года (см. книгу Брайана Рафтери «Лучший год в истории кино. Как 1999-й изменил всё»).
Несмотря на короткую фильмографию, у Би Ганя уже сложилась репутация сложного и даже проклятого (на этот раз кинобизнесом) поэта. Свой дебют, «Кайлийскую меланхолию», он снял в 26 и уже тогда щеголял в финале 35-минутным однокадровым эпизодом высокой техничности и метафоричности. В 2018 году он оказался во втором по значимости конкурсе Канн «Особый взгляд» со своим авангардным неонуаром «Долгий день уходит в ночь», в котором и вовсе пошёл на рекорд и закончил путешествие главного героя масштабным часовым однокадровым эпизодом в 3D. Но проклятием для Би Ганя стало не это техническое щёгольство (исполненное оператором Дун Цзиньсуном, с которым Би Гань продолжил работу и в «Воскрешении») а ловкая маркетинговая кампания, которая позволила фильму на родине заработать не меньше, чем блокбастер. Картину выпустили 31 декабря под названием «Последняя ночь на Земле» и продвигали как идеальное кино для свиданий. В итоге зрители повалили в кинотеатры на романтическую мелодраму, а оказались на депрессивном видеоарте с сильно ослабленной фабулой — разочарование было всеобщим. Би Ганя на родине хорошо запомнили как режиссёра, которого в будущем будет не так-то просто продать. Как результат — финансирование на новый полный метр ему пришлось искать очень долго. В этот конкурс «Воскрешение» было включено буквально в последнюю минуту, а монтировал свой фильм Би Гань, по слухам, чуть ли не во время этого фестиваля.
«Воскрешение», в отличие от «Долгого дня», имеет чёткую и понятную структуру и, по сути, представляет собой киноальманах, каждая глава которого — законченная новелла, посвящённая этапному в истории кино временному периоду и одному из чувств, которые порождают иллюзии. Есть закрученный вокруг слуха нуар, выполненный в цвете, но тяготеющий к монохромности, о зеркалах и терменвоксе с цитатами из «Двойной страховки», «Леди из Шанхая» и «Целуй меня насмерть». Есть посвящённый вкусу (точнее, горечи и сладости, которые мы испытываем) фильм-притча о бывшем монахе, встретившем в разорённом храме духа в образе погибшего отца. Есть авантюрный детектив об обонянии, в котором проходимец учит маленькую девочку якобы по запаху узнавать карты, чтобы заставить раскошелиться криминального босса. И завершает всё вампирский ромком о зрении и конце света, снятый фирменным бесконечным кадром: двое ждут первого рассвета 2000 года, который неминуемо их убьёт. Вместе они складываются в сто лет кино и в сны одной ночи, в которых в начале фантазмер выглядит как вампир Носферату, а в финале становится вампиром — ещё одна законченная метафора о кино, которое, как вурдалак, высасывает из нас жизнь и боится дневного света.
Отчасти всё это выглядит как показательные выступления, упражнения в стиле и фантазии ИИ, в который была загружена вся база Criterion Collection. Перечислять цитаты, использованные в фильме, кажется почти бессмысленным — вспомните любой великий киношедевр, и он точно там будет. Опыт «Воскрешения» — это как погрузиться в бессознательное человека, который смотрел с тобой одни и те же фильмы. Священные образы воскресают и угасают на экране один за другим, меняются длина кадра, пропорции экрана, ракурсы и насыщенность цветов — как если бы длиннющий трейлер из культовых сцен вдруг обрёл сквозной сюжет. Склеенный таким образом голем оживает на наших глазах, учится говорить, обманывать, осознавать свои чувства и в итоге бояться смерти, а это уже чистое чудо и волшебство, доступное только человеку. Воскрешение происходит на экране в прямом смысле, такие чудеса в последнее время случаются с нами нечасто и едва ли поддаются анализу в рамках фестивального теста. Би Гань создаёт идеальный памятник образам, показывает, как они отформатировали наше сознание, сны и фантазии, и в конце концов освобождает и их, и нас.
