«Три тысячи лет желаний» — чувственная сказка от режиссёра «Безумного Макса» про несбывшиеся мечты и щемящее одиночество. После просмотра Влад Шуравин так и не определился, чего хочет от жизни, но повторно влюбился в творчество режиссёра.
Одинокая британская нарратологиня — это та, кто исследует повествование в произведениях искусства, — с античным именем Алетея (Тильда Суинтон) прибывает в Турцию на научную конференцию. В перерывах между заунывными обсуждениями древних мифов и комиксов Marvel женщина гуляет по Стамбулу. В одном из магазинов она покупает старинную бутылку, а уже в номере отеля случайно освобождает из сосуда джинна (Идрис Эльба) — тот дарит учёной целых три желания. Но вот незадача: Алетея уверена, что у неё уже всё есть. Магическое существо грезило об освобождении целых 3000 лет, поэтому теперь всеми силами пытается переубедить нарратологиню и рассказывает ей трагическую историю своей жизни.
«Три тысячи лет желаний» — утомительно мелодраматический и манипулятивный фильм, торгующий романтикой на развес. «Три тысячи лет желаний» — вдумчивый opus magnum Джорджа Миллера, который подводит черту под ключевыми темами автора. Одно другому не мешает: в картине австралийского классика уживаются бульварный роман и «Тысячеликий герой» Джозефа Кэмпбелла, голливудское «мыло» об отношениях и национальная авторская рефлексия о поиске корней.
Весь фильм — один большой диалог, то и дело сужающийся до монолога. Джинн с лицом Идриса Эльбы проникновенно рассказывает об ошибках и страданиях прошлого: об аравийской царице Савской, которая предпочла ему Соломона; о служанке, которая не смогла использовать желания себе во благо; о молодой любовнице, которую он побоялся отпускать и потерял из-за эгоизма. Героине Тильде Суинтон остаётся лишь молчаливо мотать головой, поедать сладости, подаренные духом, и изредка добавлять: «А мне всё-таки хорошо быть одной».
Миллер никогда не «шифровал» смыслы за аллегориями и метафорами. Зато всегда с охотой брался за проекты, которые могли раскрыть его визионерское мастерство. Заставить животных говорить прямо с экрана? Тащите поросёнка — мы снимаем «Бэйба». Снять фильм почти без диалогов? Звоните Тому Харди — мы отправляемся в постапокалиптическую пустыню. В «Делай ноги» пингвины танцуют под хиты Queen, в «Иствикских ведьмах» Джек Николсон превращается в гигантского гуттаперчевого монстра, а в «Сумеречной зоне» кукла гремлина ломает самолёт во время рейса — искусство монтажа и спецэффектов Миллер с радостью предпочитал сложным высокопарным высказываниям.
«Три тысячи лет желаний» — тоже скорее визуальный, а не идейный эксперимент. Миллер проносит джинна-романтика через эпохи (а значит, и через дорогущие декорации с костюмами), превращает Идриса Эльбу в гигантское дымное облако и рассказывает эпическую историю, по сути, не выбираясь из тесного номера отеля.
Каждая сцена — вызов, каждый флешбэк — торжество съёмки и компьютерных эффектов. Пускай в этот раз один из главных режиссёров-визионеров века оказался более разговорчивым, чем раньше: на протяжении фильма джинн нескончаемо комментирует показанные события, лишая «Три тысячи лет желаний» того волшебства кинематографии, что возникало в почти бессловесном «Безумном Максе».
В документальном фильме о Чемпионате мира в Бразилии объединяющей силой становился футбол. В дилогии «Делай ноги» — искусство: песни и танцы, которые способны и примирить, и, если понадобится, сокрушить целые ледяные барьеры. Даже в «Бэйбе» лейтмотивом идёт тема поиска идентичности: поросёнок, который потерял родителей в детстве, воспитывается одновременно собаками и овцами, двумя непримиримыми группами зверей. В «Трёх тысячах лет желаний» Миллер выносит окончательный ответ: единственное, что примиряет людей, — истории. Кино, музыка, живопись, обыденный смолл-ток в кафе — тысячеликие герои объединяют народы, нации и страны.
Да и сам Миллер — режиссёр-компромисс. Как соединить пошлость любовных романов и патетичность древних мифов? Как влюбить учёную в джинна? Наконец, как заставить тысячи разных личностей собраться в одном месте и прочувствовать одни и те же эмоции?
Все ответы ищите во мраке кинозала, на слипшихся страницах книг и в заевших кассетах — именно они (по крайней мере в системе ценностей Миллера) способны прекратить ненависть и равнодушие. Это, разумеется, правда лишь отчасти, но особенно сейчас в неё хочется верить с удвоенной силой.
