Возможно, последняя большая, и в смысле хронометража, и фамилии режиссёра,
и фестивальной судьбы, кинопремьера этой весны — фильм Терренса Малика «Тайная жизнь», трёхчасовой байопик о Франце Егерштеттере, австрийском великомученике, отказавшемся присягать Гитлеру и за это казнённом. Пока прокат не отменили — Алексей Васильев рассказывает о картине подробнее.
Счастливые 30-летние супруги, родители трёх белокурых девчушек, копают картошку в долине на фоне заснеженных Альп и вспоминают день своей первой встречи. «Твой мотоцикл», — говорит она, женщина с внешностью молодой Шарлотты Рэмплинг, — и на экране возникает горная тропа, а камера летит вслед за мотоциклом с коляской, к рулю которого пригнулся глазастый австрияк с утиным профилем (Август Диль), его светло-русые пряди сейчас скрывает эксцентричный шлем с болтающимися на ветру, как у пса, ушами, какие носили пионеры мотоциклизма. «Моё самое красивое платье», — продолжает женщина — и на экране она же, на 10 лет моложе, пританцовывая, идёт вдоль накрытых под теми же самыми Альпами по случаю пивного праздника деревянных столов, а камера кружит ей навстречу в странном прерывистом вальсе.
Этот вальс — вот герои сидят друг напротив друга, а в следующем кадре он уже стоит и касается её плеча, наперекор законам монтажа или старой логике, по какой следовало показать те три секунды, как он поднимется и протянет к ней руку, — мы выучили наизусть девять лет назад, когда «Золотую пальмовую ветвь» Канн взяло «Древо жизни», полностью выстроенное режиссёром Терренсом Маликом на этом приёме: бесконечно танцевать вокруг героев, выстригая ненужное, все эти проходы, подъёмы, чистую механику, оставляя только важное — объятья, прикосновения, взгляды. Когда «Древо жизни» год спустя оказалось среди финалистов «Оскара», комик Билли Кристал, который вёл представление, в попурри о финалистах смог спеть о нём только: «What’s it all about, Malick? Explain it, Malick!» — «О чём ты вообще, Малик? Объясни, Малик!» После снятого в том же стиле нового фильма «Тайная жизнь» не то что комику Кристалу, но даже младенцу не придётся требовать у Малика объяснений. Перед нами прямолинейное и подробное, как пущенные подряд без рекламы шесть серий байопика History Channel, воспроизведение жития великомученика Франца Егерштеттера, причисленного римско-католической церковью к лику блаженных. Со всеми остановками.
Егерштеттер — тот самый муж, мотоциклист, австрияк, человек, счастливый копать картошку у подножья Альп, душа родной деревни Санкт-Радегунд. Таким он был до начала Второй мировой, когда пошёл проходить курсы молодого бойца. Там ему показали свежую хронику о торжественном шествии Германии, и он вернулся под впечатлением: его народ ведёт завоевательскую войну, топчет невинных. Он не пошёл добровольцем, и теперь ему вслед плевал бургомистр, а вслед его жене — бабы и дети, но повестка не приходила, а если и придёт, столковались они с женой, его убеждения не мешают ему работать санитаром, оказывать помощь раненым. Но вот загвоздка — даже для этого нужно было принести присягу Гитлеру. И когда в 1943 году повестка всё-таки пришла, этого он сделать не смог. Тут начался уже Кафка — генерал (в исполнении ангела из «Неба над Берлином» Бруно Ганца) и адвокат (Матиас Шонартс) шептали ему, что это всего лишь подпись, а думать он может, что захочет, и своей казнью он не переломит ход истории, а там, глядишь, она и вовсе повернётся ему навстречу. Но присягнуть живодёру он не мог, отчего в августе того же года и сложил, буквально, голову на плахе.
Трёхчасовой фильм скрупулёзно ведёт зрителя дорогой Францевого упрямства, и вальсирующая камера Малика оставляет в сердцах глубокие отметины: под её танцующим взором небо и ромашки, колосья пшеницы, в которые упал белокурой головой австрияк, поют понятную песню: зачем людской мир устроен так, чтобы отрывать мужчину от своей земли, от родных закатов, матери, жены, дома, детей? Мы слышим рассказ расписчика церквей: «Мы рисуем Иисуса, чтобы вызвать симпатию, а не чтобы люди разделили его чувства: ведь он прожил свою жизнь как вызов». Над пшеницей раздаются колокола сельской церкви, куда нет ходу Францу и его близким — дом Бога занят людьми, которые его не слышат. Не слышат они и ветра в поле, а только марши, зовущие истреблять подонков, превративших города в торговые ряды. Всё это остро во все времена, покуда парней тащат в армию и, хуже того, на войну. Да и просто прочь в большие города, учиться и зарабатывать. Фильмы Малика, принёсшие ему славу в 70-х, даже в заголовках говорили о земле в зависимости от того, работает ли на ней, един ли с ней человек: «Пустоши», «Дни жатвы». В «Тайной жизни» Малик верен себе — он до слёз любит человека, который любит землю, но оказался в плену людей, которые перестали вслушиваться в её правду, отольнули от неё.
Из тюрьмы в 1943-м Франц пишет жене письмо: «Пришёл июнь, самый красивый месяц. Природе нет дела до людских печалей. Отсюда мне его не видно, но я уверен, что нынешний июнь зеленее всех прежних». И это так, и так было всегда. В самые смутные времена, когда люди сходят с ума на понятиях, дрозды поют особенно весело, словно даря надежду тем немногим, кто не свихнулся от «трогательных маршей»: что бы ни случилось, даже когда вас не станет, утро и июнь будут наставать своим чередом. Отчего слушать Гитлера, а не дрозда? Пожалуй, никогда прежде этот пламенеющий вопрос не был выражен кинематографом столь одновременно по-буквалистски и поэтически-доходчиво.
И всё же стиль Малика 2010-х годов, этот прерывистый вальс, не предназначен для трёхчасового формата. В какой-то момент возникает неприятное головокружение. Что ещё более неправильно: режиссёр словно не доверяет правде такой говорящей в его фильме природы и, подобрав ясный впечатляющий образ, продолжает рассказывать фактографию злоключений Франца. Вот уже гаснет, погружая экран во мрак, свеча, и самый неискушённый из нас готов слушать Генделя и читать финальные титры — ан нет, мы оказываемся на месте казни. Хорошо, вот уже и здесь скованные наручниками Франц и юный арестант обменялись, в традициях немецкой культуры, поцелуем, каким утешили друг друга в окопе Первой мировой юнцы из «Демиана» Гессе — но нет, о-ля-ля, смотрите дальше: вам покажут палача в цилиндре и всамделишную гильотину Третьего рейха. Поэтому фильм, в котором так ясно, с таким чисто немецким сантиментом всё сказано о земле и отрыве от неё, вступает в противоречие с пыльным томом подённой биографии Егерштеттера, которым зрителя то и дело огревают по башке. И рождается ощущение, что присутствуешь на ликбезе, где великий актёр читает стихи великого поэта, заставляя нас забыть обо всём и плыть по волне старинных строк, но в промежутках рассказывает, как поэт конфликтовал с царём, и как пошёл на дуэль, и что написал в последнем письме, не замечая, что у публики, увы, глаза слезятся уже не от красоты рифм, а от тоски по буфету, туалету и свежему воздуху с его подлинным, а не заключённым в темницы авторских интерпретаций зовом ромашек, колосьев и упавших в них с травинкой в белоснежных зубах великолепных молодых австрияков.
