Нахальный варвар
В плену томится вечном
Забавы ради.
1600 год. Побитое голландское судно причаливает к берегам Японии. С поломанным бушпритом, о рваных парусах, предсмертно хрипя и бросаясь о скалы, оно выносит из тумана одичавший от цинги и голода экипаж — прямиком в руки воинов со странной формы саблями. Английский штурман Джон Блэкторн (Космо Джарвис), самый вменяемый человек в команде, во весь голос доказывает местному владыке Ябусигэ (Таданобу Асано), что не пират (он пират, просто с лицензией), пока кровожадный португальский священник пытается прокричать обратное. Не понимая ни слова, но уже строя хитрые планы, Ябусигэ везёт «южного варвара» на поклон к своему сюзерену Торанаге (Хироюки Санада) — расчётливому князю, о смерти которого мечтает весь правящий совет японской столицы. О собственной же смерти мечтает леди Тода Марико (Анна Саваи) — дочь падшего клана, что служит Торанаге верой, правдой и синхронными переводами с варварских наречий.
Так начинается «Сёгун» — историческая эпопея о последних годах раздробленной Японии и первом англичанине, ступившем на её берега.
С детства очарованный морскими приключениями и романтикой загадочной Азии, писатель Джеймс Клавелл взял реальную историю морехода Уильяма Адамса и адаптировал её в захватывающий роман о культурных барьерах, политических интригах и поиске доверия среди людей, привыкших прятать истинные чувства за восьмислойным барьером.
На выходе роман стал мировым бестселлером, а с первой экранизацией симпатично вписался в синусоиду кинематографического взаимовлияния Запада и Востока. Первая экранизация вышла на экраны в 1980-м, в один год с «Тенью воина» Акиры Куросавы — грандиозным самурайским эпосом, съёмки которого спасла финансовая подмога Джорджа Лукаса и Фрэнсиса Форда Копполы. Те, в свою очередь, снимали свои «Звёздные войны» и «Крёстных отцов» под впечатлением от ранних приключенческих («Трое негодяев в скрытой крепости») и нуарных («Плохие спят спокойно») шедевров Куросавы. Ранний Куросава же, вдохновивший и весь цвет поздних вестернов, сам черпал вдохновение из первых фильмов Джона Форда — главного мифотворца Дикого Запада. И когда все эти люди, выстроившись цепочкой сквозь десятилетия, выкладывали фундамент современной поп-культуры, создатели старого «Сёгуна» успели заложить свой кирпичик с первым американским телесериалом, целиком и полностью снятым в Японии. В тот раз история получилась отнюдь не о Японии, а о взгляде чужестранца на неё. Что, впрочем, до последнего считалось неоспоримой нормой и главной гарантией коммерческого успеха.
Новый же «Сёгун», снятый с куда большим акцентом на японскую точку зрения, схватился за свежий тренд на азиатское кино в его чистом виде. Теперь история о контакте двух культур заиграла новыми красками, а её успех, хочется верить, откроет дорогу новым размашистым международным проектам.
Словом, со времён «Последнего самурая», где живого императора представляли посмертным именем, в жанре самурайской драмы многое изменилось в лучшую сторону. В пользу не только пресловутой исторической достоверности, но и здравой сдержанности человеческих эмоций. Новый «Сёгун» неспешен, богат объёмными персонажами и оживлён нюансами японского быта. Баталиям на мечах (хоть их и немало) он предпочитает диалоговые дуэли и сопутствующий им саспенс, построенный то на опасно двусмысленном изложении, то на трудностях перевода. Музыкальный лейтмотив «Сёгуна» тоже не стремится навязать сильные эмоции в моменте, а внушает тревожное ожидание «Багрового заката» — загадочного плана Торанаги, заготовленного на самый крайний случай.
Вездесущие сравнения с «Игрой престолов» здесь оправданы не только политическими игрищами, но и отказом зацикливаться на одном центральном герое. Хоть «Сёгун» и начинается с Джона Блэкторна, персонажа крайне броского и острого на язык, никакие пистоль и отборная матерщина не остановят несущийся на него каток истории. В первых эпизодах гайдзин, ещё не смирившийся со своим местом на чужбине, перетягивает на себя все одеяла и заряжает экран редкой по силе энергетикой — одной корабельной гонки из третьей серии хватит, чтобы напитать электричеством весь Токио.
Но чем дальше идёт сюжет и чем больше культурного шока сваливается на английского штурмана, тем отчётливее он предстаёт безвредным багом в системе и тем беспомощнее выглядят его протесты. Даже реквизированным у него корабельным пушкам не суждено перевернуть ход войны — послужат они лишь игрушкой на потеху княжескому сыну. Для местной знати Блэкторн навсегда останется если не комик-релифом, то чудаковатой экзотикой — вроде той, которую зритель, впервые открывший фильмы Куросавы, видит в великом Тосиро Мифунэ с его тигрино-ехидно-обезьяньим актёрским методом. Для Космо Джарвиса это, пожалуй, самый щедрый комплимент из возможных, но совершенно искренний.
Тем временем японский ансамбль живёт в полной гармонии с миром феодальных распрей. Каждый винтик этого механизма, начиная с глядящего в бескрайнюю даль Торанаги, продолжая покорной своей участи леди Марико и заканчивая скромным садовником Уэдзиро, работает не из собственных интересов, а словно по неписаному ритуалу. В отличие от авантюрных игроков Вестероса, театральные маски «Сёгуна» разыгрывают исторический процесс как нечто предрешённое судьбой, а не определяемое ролью личности здесь и сейчас. Выбивается из этой схемы лишь изворотливый харизматик Ябусигэ, неспроста почуявший родственную душу в заморском варваре.
Главная же прелесть «Сёгуна» — в законченности его истории. Сериал не вынуждает своего зрителя высиживать филлеры и годами ждать продолжения. Он ценит и уважает его как человека, открытого к сюжетам нового образца — привычно развлекательным, но не зацикленным на приевшихся голливудских формулах.
