Малгожата Шумовска, автор прекрасного фильма «Лицо», по мнению Натальи Серебряковой, сняла не совсем удачный фем-хоррор «Приди ко мне». Разбираемся, почему фильм смотреть утомительно, а животных в этой картине жалеешь больше, чем людей.
Юная девушка Села (Раффи Кэссиди из «Vox Lux») живёт в лесу в большой компании женщин и одного мужчины, Пастыря (Михиль Хаусман), который ими всеми руководит. Женщины постарше носят красное и являются жёнами, девушки в синем являются дочерьми. Когда у девушек начинается первая менструация (тут её называют «крови»), они тоже становятся жёнами. У Селы «крови» вот-вот начнутся. Пастырь засматривается на Селу, вспоминая о её матери, умершей от загадочной инфекции. Лесной пейзаж разбавляет стадо овец и баранов, которых время от времени приносят в жертву, а также инсталляция из белых ниток — квадрат в духе совриска. Однажды ночью приезжает полиция и советует секте убраться из этих мест. Так начинается путешествие, в течение которого в характере и поведении Селы начнутся необратимые изменения.
Автор польского хита (гран-при Берлинского кинофестиваля) «Лицо» Шумовска на этот раз экспериментирует. Предыдущие её работы были социальными драмами, пронизанными сатирой на польское общество и католическую церковь. Новый же фильм — упражнение в жанре, к тому же впервые исполненное на английском языке (который тут прост до примитивности, но этого, наверное, требует история). В своём последнем интервью для «Кино ТВ» Шумовска говорит, что для современной женщины естественно быть феминисткой; и «Приди ко мне» — это яркая критика патриархального уклада, но в его радикальном, так сказать, изводе. Только ленивый не будет сравнивать картину с «Солнцестоянием» Ари Астера. Если копнуть глубже, тут и «Плетёный человек» Робина Харди (1973), и «Пикник у Висячей скалы» Питера Уира (1975), и вообще любой фильм про изолированное сообщество, затерявшееся где-то на лоне природы. Сюжет же развивается примерно в наши дни или где-то в 80-е, судя по костюму Барби, символически выставленной в окне сектантского жилища.
Вообще символики и метафор в фильме хоть отбавляй. Если в кадре ничего не происходит, то мы в нём обязательно видим трогательного барана или овечку. Пастырь и сам называет своих прихожанок «стадо». Раз пять за фильм Шумовска делает крупный наезд на лицо Пастыря, который плотоядно что-то жуёт в расфокусе, и этот несомненно красивый длинноволосый мужчина похож, конечно же, на Христа. В начале есть момент, цитирующий «Тайную вечерю». Менструация, которой все так ждут, тут показана всеми мыслимыми и немыслимыми способами — от пятен на рубашке до кровавых полос на лице девушек. Отдельно от всех живёт коротко стриженная блондинка, «никудышная» жена, которую выгнали. К ней на высылки отправляют девушек с критическими днями, как нечистых. Первым делом возникает вопрос: что делают в этом женском спартанском обществе с новорождёнными мальчиками? Ответ не заставит себя ждать. Инцеста как такового в кадре нет, но он подразумевается примерно на седьмой минуте.
С феминистской частью тоже всё в порядке. Удивительно, как режиссёрки, снимающие сейчас на эту тему, находят универсальные слова, чтобы обозначить отношения с мужчинами. В фильме есть момент, когда «никудышная» жена объясняет Селе: «Поначалу Пастырь тебя как будто озаряет солнцем». Это точь-в-точь то, что мы слышим в актуальном фем-сериале от HBO «Бетти», когда речь идёт о влюблённости в парня. Что и говорить, природа сексуального влечения не меняется тысячелетиями, и это мощные, по сути, шекспировские коды. Но «Приди ко мне» как феминистскому арт-высказыванию, конечно же, далеко до фильмов Маргерит Дюрас, которые тонко и изящно говорят, прежде всего, о психологии, но не о физиологии. У Шумовской же во главу угла поставлен менструальный цикл. Что и сказать, не о таком пособии по половому воспитанию мечтала Симона де Бовуар.
Полноценным хоррором «Приди ко мне» назвать всё же можно с натяжкой. То ночью режут баранчика, то Селе снится сон, в котором она тонет в белых одеждах, то Пастырь многозначительно засовывает два пальца в рот послушнице. Вот и вся готика. В фильме, правда, есть весьма удачная линия, где Села как будто «подхватывает вирус» от цивилизации, зайдя в заброшенный дом, в котором есть телевизор, картина, кукла. После этого она воображает себя на заднем сиденье авто с папой и мамой. Тут напрашивается аналогия с фильмом американки Дебры Граник «Не оставляй следов», в котором дочь покинула отца-бродягу, захотев нормальной жизни.
Вообще же повествование не всегда идёт ровно, впадая иногда в совсем уж смехотворную пародию. Когда, например, дочери и жёны несут Пастыря на руках под романтическую песню Kills «The Last Goodbye». И, конечно же, печально смотреть в глаза грустным овцам, которых почему-то жальче, чем всех героинь, вместе взятых.
