В прокате новый фильм Алекса Гарленда об американской гражданской войне и освещающих её репортёрах. По случаю Антон Фомочкин рассказывает о том, чем такая воображаемая реальность пугает больше любых прошлых фантасмагорических страшилок режиссёра.
Очередная гражданская война поделила Америку на хилеющие правительственные силы и «западный» союз (Техас + Калифорния) в связке с им сочувствующими сепаратистами из Флориды. Действующий президент (Ник Офферман), раззадорив несогласных притязаниями на третий срок, выступает с обращением к народу, неуверенно бубня что-то про грядущую безоговорочную победу и её место в мировой истории. В нью-йоркском гостиничном лобби, где по вечерам собирается вся журналистская рать, настроения другие — по слухам, Вашингтон падёт 4 июля.
Наперекор всем прогнозам репортёр Джоэл (Вагнер Моура) и фотокор Ли (Кирстен Данст) собираются добраться до Белого дома первыми, чтобы взять последнее интервью у президента, обречённого на растерзание при предполагаемом штурме. Составить им компанию в дороге набиваются пожилой колумнист The New York Times Сэмми (Стивен МакКинли Хендерсон) и неофит-фотограф Джесси (Кейли Спейни) — девчонка с горящими глазами и отцовской плёночной камерой наготове. Объектив последней всё чаще будет ловить чужие смерти от шальной пули, а Ли с высоты опыта научит поклонницу, чтобы рука при этом не дрожала, только вот чем ближе к Вашингтону, тем очевиднее, что и у неё самой предательски сдают нервы.
К своему четвёртому полнометражному режиссёрскому опусу заправский пессимист Алекс Гарленд наконец оставил все научно-фантастические чаяния вместе с ремесленными амбициями и снял фильм, в котором фигура автора концептуально вынесена за скобки. Для человека, чьи драматургические задумки, начиная с «Пляжа», неизменно сводились к тому, что человеческое племя без особого труда способно изжить себя и в курортно-островном раю, и в открытом космосе («Пекло»), и даже в уютно-уединённой британской глуши («Род мужской»), гражданская война — сеттинг исключительно благодатный: такого градуса леденящего отчуждения не подарит ни один изнурительный вояж по сталкеровской зоне («Аннигиляция»).
Какие отличительные черты к «Падению» успел нажить Гарленд как постановщик? Страсть к глянцевому слоу-мо, вошедшую в привычку ещё с «Судьи Дредда», которого тот неофициально сорежиссировал, неустанное любование природой вплоть до малейшей травинки, да и, в общем-то, всё. Кажется, с этим и связан его профессионально-экзистенциальный кризис, побуждающий твердить в каждом втором интервью об уходе из режиссуры. «Мы не задаём вопросы. Фиксируем, чтобы задавали другие», — подмечает фотокор Ли, по тому же принципу сделано и «Падение». Однако его духовный близнец — не «Апокалипсис сегодня» или любой другой метафизический фильм о повседневности войны, а «Нежный восток» Шона Прайса Уильямса, лукавое путешествие беззаботной девчонки по Америке крайностей.
Ли, Джоэл, Сэмми и Джесси наматывают километраж, то и дело встречая на пути эксцентриков всех мастей с огнестрельным оружием наперевес. Управляющие заправкой реднеки, на заднем дворе которых возведена самодельная пыточная. Психопат в солнцезащитных очках с красными линзами (ударный выход Джесси Племонса), выпытывающий у героев, из каких они приехали штатов. Надолго засевший с боевым товарищем в спонтанном укрытии снайпер (Карл Глусман), отстреливающийся от другого невесть откуда палящего стрелка. «Никто не знает, кто стреляет», — буднично отвечает он на паническое недоумение Джоэла. Дуэль ведётся в окружении пластиковых пингвинов, оленей и Санта-Клауса в семейном местечке под названием «Зимняя страна чудес». Такая вот современная Америка «wonderland», что у переиначившего Льюиса Кэрролла Уильямса (его «Алису» тоже носило из одного макабрического города в другой), что милитаристская у Гарленда.
Весь свойственный режиссёру научно-фантастический нарратив подменяет абсурд театра военных действий. Стреляют? Надо ответить. Пусть зафиксированная в оконном отражении с телеэкрана карта разобщённых штатов и дальше дрожит от очередного взрыва, пока не полопаются стёкла.
Сродни своим героям Гарленд остаётся политически бесстрастным — из-за чего раздражительно корёжит некоторых заокеанских кинокритиков. Если режиссёр и разделяет упаднические настроения Ли, при сближении с Вашингтоном впадающей в совсем уж сковывающее отчаяние, то лишь на уровне разочаровывающей усталости. Раз человечество так и не навострилось учиться на своих ошибках, то разве могут помочь в глобальных предостережениях и нравоучениях даже самые пронзительные фотоснимки?
Ли, повидавшая на своём веку трагедий в заграничных командировках, как треснувшая линза, не может дать объективную картинку без дефекта. Другое дело юная Джесси, готовая, переборов зажимы, щёлкать затвором фотокамеры с частотой автоматной очереди.
Но Гарленд не ограничивается омонимичным родством shot как выстрела и shot как снимка. Антиутопичность «Падения», в отличие от предыдущих его картин, прозаична, осязаема и легко соотносима с реальностью. Свобода выбора при таком прогнозе сводится к возможности застрять в лифте обесточенной гостиницы либо подниматься на десятый этаж пешком. Свобода воли — не замечать снайперов на крышах игнорирующего ход гражданской войны города либо не жить там вовсе. Напрягают подобные перспективы уж точно больше любых фольклорно-гендерных фантазий и оммажей Тарковскому. Может, в журналистской бесстрастности все эти годы и таилась авторская индивидуальность Гарленда.
