Ксения Ильина рассказывает о семейной драме молодого израильского режиссёра Нимрода Эльдара о ветеринаре и его дочери-суициднице, решающихся на буквально моисеевское путешествие через пляж Мёртвого моря. Картина претендовала на приз за лучший дебют Берлинского кинофестиваля и, вполне вероятно, не останется без наград на «Зеркале».
На операционный стол укладывают пантеру. Врач заботливо делает укол и разрезает огромное и такое сильное тело, которое не должно знать боли. Врача зовут Йорам, и профессиональная состоятельность ветеринара — это, кажется, всё, что у него осталось. Дома его ждет дочь Рони, замкнутая в себе девушка-подросток, с которой Йорам перекидывается эсэмэсками о том, что она предпочитает на ужин, к чему, собственно, и сводится их каждодневное общение. Однажды посреди ночи к ним домой заглядывает социальная служба с расспросами о том, не с их ли IP-адреса отправлялись суицидальные посты на молодёжный форум. Йорам удивлённо вскидывает брови и лишь после душных и долгих уговоров работника идёт проверять комнату дочки. Там — запретная территория, территория недосягаемости, черту которой он никогда не переходит. Но самого страшного не случается — и для Йорама наконец наступает время разобрать завалы в отношениях с дочерью, а заодно, как водится, и с самим собой.
Кадр из х/ф «После моего ухода», реж. Нимрод Эльдар, 2019 г.
Современные израильские режиссёры, любимцы больших фестивалей от Локарно до Венеции, вообще склонны всячески спекулировать на теме семьи, особенно такой, где не без урода. В их фильмах то пытаются долго и мучительно развестись, как это происходит в «Гетт» Рони и Шломи Элькабец, то разлепить болезненный инцестуальный комок, как во «Вдали от моего отца» Керен Едайя, а то и вовсе понять, равно ли слово «семья» привычному своему значению, как в случае с «Обменом» Эрана Колирина. Нимрод Эльдар исследует тему непонимания между поколениями, раскручивает сюжет о воссоединении, но не скатывается в опасную сентиментальность, которая маячит на горизонте при любой подобной попытке.
Чтобы спасти отношения с дочерью, Йорам решает вспомнить о существовании дядь и теть и везёт к ним в гости, куда-то на пустынные задворки Израиля, Рони. Но даже такая шумная и большая израильская семья, какой мы привыкли её представлять, не спасает от одиночества. Родственники ведут душеполезные беседы о любви и поддержке, вежливо поводят плечами, кормят пирогом. Клин вышибают клином — мимолетное улучшение отношений между отцом и дочерью происходит только в момент их разговора о смерти. Говорят, кстати, в фильме Эльдара в принципе меньше, чем следовало бы: когда Рони как бы между делом вопрошает, что было бы, если бы она действительно умерла, многословная реплика Йорама становится даром небес. Он детально расписывает ей все этапы: от бирки на большой палец ноги до горсти земли на могиле. Рони остаётся под впечатлением и даже с некоторым оживлением просится сесть за руль. Отцовской состоятельности Йорам начисто лишён, но Эльдар порционно выдаёт нам надежду в тот момент, когда мы с отчаянием думаем, что не увидим ни одной достойной попытки эту состоятельность приобрести. В этой грамотной порционности и кроется талант Эльдара как психолога человеческих отношений. Он показывает гораздо меньше, чем требуется, а это, как правило, побуждает ещё внимательнее наблюдать за всеми переменами в поведении отца и дочери на фоне шумного Тель-Авива, в котором параллельно с событиями внутри одной семьи проходят протесты.
Кадр из х/ф «После моего ухода», реж. Нимрод Эльдар, 2019 г.
Поднаторевший на поприще саунд-дизайнера Эльдар не впускает своих героев в эту заполненную жизнью зону, оставляет их на гулкой от тишины обочине, закрывает все окна, как привычным движением каждый вечер закрывает их Йорам. Но именно этот пульсирующий гул наравне с не ослабевающим ни на секунду режиссёрским вниманием к характерам и даёт этому тихому фильму зелёный свет.
