С 22 августа в российском прокате новый фильм Бертрана Бонелло («Сен-Лоран. Стиль — это я», «Дом терпимости») «Малышка зомби», впервые показанный в независимой программе Каннского фестиваля «Двухнедельник режиссёров». Почему ленту ни в коему случае нельзя пропускать, рассказывает Андрей Карташов.
Бертран Бонелло снимал фильмы «про подростков-террористов», «про Ива Сен-Лорана» и «про бордель в начале XX века», а до того — пару картин, о которых довольно трудно сказать, «про что» они были. Zombi Child (как-то приятнее звучит оригинальное название, да и не зря ведь оно на английском, а не французском) пересказу поддаётся легко, но много в нём теряет, как это обычно и бывает с работами этого автора. В фильме две сюжетные линии, разнесённые на семь тысяч километров и полвека: в 1962 году на Гаити человека по имени Кларвиус Нарцисс враги превращают в зомби при помощи колдовского порошка, и он, полностью потеряв волю, работает на сахарной плантации; в наши дни пятнадцатилетняя внучка Кларвиуса Мелисса ходит в парижскую школу для детей элиты и дружит с белой девушкой Фанни, которая переживает расставание с возлюбленным. В этих подробностях как будто скрывается обещание мистического хоррора на экзотическую тему, а может быть — мистического хоррора с социальным подтекстом. Обе версии, в общем, верны, и обе, в общем, далеко не всё объясняют.
Можно с теми же основаниями считать «Малышку зомби» экранизацией не сценария, а, допустим, двух музыкальных тем, которые параллельно с текстом написал для своего фильма Бонелло. Или можно воспринимать её как сугубо визуальное произведение нефигуративного характера. Почему нет? Таков обычный фокус Бонелло: заявив более-менее сенсационную тему из голливудского кино категории B (террористы, бордель, ритуалы вуду), он развивает её без внимания к правилам сторителлинга, а звуки и картинки становятся не вспомогательным средством, а претендуют на то, чтобы стать основным содержанием картины. В память врезаются не повороты сюжета, а чистые образы. Вот подружки-одноклассницы в пижамах сидят кружком в темноте и вместе зачитывают рэп, нежные девичьи голоса повторяют за платиновым музыкантом Damso речитатив про сучек и ненависть к мусорам. Вот заколдованный Кларвиус Нарцисс бредёт спотыкающейся походкой под тёмно-синим гаитянским солнцем. Бонелло снял эти сцены в архаичной технике «американской ночи»: изображение искусственно затемнено, но очевидно, что в кадре солнечный день. Должно быть, это зомби видят мир вот так, в вечном неясном сумраке.
Кадр из х/ф «Малышка зомби», реж. Б. Бонелло, 2019 г.
В интервью Бонелло объясняет, что его зомби — принципиально другие по сравнению с теми, что в голливудских фильмах, потому и само слово в заглавии фильма написано иначе: zombi, а не zombie. Поп-культурные зомби — не только в настоящих хоррорах, но и у Джима Джармуша, например, — это ожившие мертвецы, а у француза их никто не поднимал из могилы. Эти существа — живые и мёртвые одновременно, и именно поэтому в кадре одновременно день и ночь, как на картине Магритта. Действие фильма Бонелло происходит в пространстве парадокса, а населяют его существа не фантастические даже, а логически невозможные. Поэтому так просто рассказать в двух словах, «про что» этот фильм, и так сложно сказать, о чём он, объяснить его и проинтерпретировать. В этой сложности и суть: как и другие работы Бонелло, Zombi Child говорит о мире, который не до конца поддаётся рациональному осмыслению. В нём всегда остаётся какой-то зазор, какая-то точка, в которой смысл остаётся мерцающим, а не однозначным.
Причём это не киношное царство грёзы, а наша реальность, данная нам в ощущениях. Современные сцены сняты в действительно существующей школе для детей французских орденоносцев, более того, изящная униформа с красной перевязью и особый вид реверанса не выдуманы для фильма. В Zombi Child даже есть полудокументальная сцена, в которой влиятельный французский интеллектуал, историк Патрик Бушерон в роли школьного учителя, читает девушкам лекцию о Наполеоне и революции. Во многом это фильм о Франции, о бремени белого человека, который для самого себя придумал либерте и эгалите, а в заморских колониях предпочёл практиковать рабовладение. Кстати, в жанровом кино зомби — традиционно метафора пролетариата и иммигрантов, одним словом — эксплуатируемого класса (а с эксплуататорами ассоциируются, в свою очередь, вампиры). В «Малышке» тоже так, только здесь нет обычного для хоррора страха перед зомби и отвращения к ним. Даже наоборот — заметен неподдельный интерес режиссёра к креольским ритуальным практикам, а Барон Самди — гаитянский дух, который в какой-то момент появляется в кадре, — в каком-то смысле видится большим аристократом, чем белые девушки с красной лентой через плечо. Для Бонелло зомби — модель современного человека вообще: все мы — zombi children, сомнамбулы, которые движутся через мир в неясном направлении и с неясной целью, неспособные отличить день от ночи.
