28 июля в Новой Голландии в рамках «превью» Международного фестиваля дебютного кино состоится петербургская премьера полнометражной драмы «И придёт огонь» (O Que Arde / Fire Will Come) Оливера Лаше (2019), принявшей участие в каннском конкурсе «Особый взгляд» и завоевавшей приз жюри. Евгений Майзель считает фильм одной из самых долгожданных премьер этого года — и объясняет, почему.
«И придёт огонь» начинается со зловещей сцены. Покой спящего леса нарушает серия странных падений: деревья вдруг начинают, нагибаясь, будто от толчка невидимой силы, извиваясь и трескаясь, рушиться одно за другим. Тревожный электронный звуковой фон усиливается — и вот появляется гигантский трактор (по-бунюэлевски оригинальное решение этой сцены оцениваешь лишь задним числом). Он давит молодые стройные эвкалипты до тех пор, пока не остановится перед огромным высохшим деревом — старым настолько, насколько может быть стар пожилой эвкалипт. Всё это снято как настоящий массакр, но после затемнения наступит новый день, пойдут начальные титры, и увиденное забудется, как забывается ночной кошмар.
Отсидев два года за поджог, чуть не спаливший полдеревни и окружающий лес, Амадор (его сыграл настоящий местный лесник Амадор Ариас Мон, немного напоминающий великого Гарри Дина Стэнтона) выходит по УДО. Поезд несёт его через крутые склоны родной Галисии, но, судя по его мрачному лицу и строгому закадровому Вивальди (тревожный фон в лесу был как раз началом псалма «Cum Dederit»), выход на волю безрадостен. Мрачный нелюдимый человек с, по всей видимости, добрым сердцем, Амадор (буквально «тот, кто любит») возвращается в родной дом к по-брессоновски сдержанной, но далеко не безучастной матери (Бенедикта Санчес) и живёт с ней мирной пастушьей жизнью, избегая общения с односельчанами, которые хоть и уверены, что он был виновен в поджоге, давно его простили. Самым громким из событий фильма после приезда домой становится недомогание одной из трёх коров. Также зрителю будут предложены одна шутка, одна романтическая сцена, эффектно озвученная Леонардом Коэном, и один монолог. Монолог прозвучит ближе к середине фильма. Амадор произнесёт более двух слов подряд — возможно, о том, что волновало его все эти дни: об эвкалиптах, которые привезены сюда из Австралии и глубоко под землёй душат своими корнями местную растительность (справедливости ради, разговор действительно шёл среди высохших, мёртвых деревьев). На этом введение в сюжет имеет смысл закончить, тем более что пересказ происходящего едва ли проясняет суть дела, на что, к слову, указывает и название, содержащее спойлер.
Живущий где-то между Парижем и Марокко актёр и режиссёр испанского (точнее, галисийского) происхождения Оливер Лаше с конца нулевых выпускает загадочные, глубокомысленные и визуально безупречные картины. Уже вполне замеченные, они ещё никому не успели надоесть. Снятые на 16 миллиметров постоянным оператором Лаше Мауро Эрсе (известным также своим экстремальным доком «Смертельно медленно» о трансатлантическом плавании), они в равной мере живописны, концептуальны и полны той обаятельной необъяснимости, что обычно отличает шедевры.
Его полнометражным дебютом, завоевавшим в Канне приз ФИПРЕССИ, был экспериментальный постдок «Все мы капитаны» (2010), действие которого проходило в марокканской киношколе. Спустя шесть лет (возможно, выдающих подлинного перфекциониста, умеющего ждать) последовали «Мимозы» (2016) — красивая кинопритча, определённо вдохнувшая новую жизнь в религиозное кино XXI века. Три объединённые истории — о престарелом шейхе, направившем свой караван опасной горной дорогой; о двух авантюристах, пообещавших доставить вдове тело её мужа; о верующем таксисте, которого работодатель посылает на необычное задание, — вместе и по отдельности перекликаются с верой Франциска, правдой Матфея, гневом Агирре, наивом героев Густа ван дер Берге и чистотой линий Рабаха Амер-Займеша. Уникальной поддержкой фильму, внушительно расширившей его супердиегезис (как сказали бы исследователи вселенной Marvel), стала контрибуция знаменитого Бена Риверса (ещё одного адепта 16-миллиметровой пленки), выпустившего вольную экранизацию Пола Боулза «Небо дрожит, и земля боится, и два глаза не братья» (2015), одна из частей которой — фильм о съёмках «Мимоз» с участием Оливера Лаше в роли самого себя.
Теперь в Россию приехал его третий фильм — совсем новый, вышедший лишь в этом году, то есть спустя три года (в том числе и потому, что съёмочная группа целый сезон просидела в засаде, безуспешно ожидая очередной лесной пожар). «И придёт огонь» — полноценная большая работа, существенно расширяющая наши представления о возможностях этого автора. Вернувшись на родину предков, Лаше сменил метафизическую иносказательность на почти мелодраматическую нежность, сохранив глубокомыслие и заняв территорию между Дюмоном, Бакурадзе, Маликом и Рейхардт. Иногда «Огонь» как будто сближается со средней фестивальной артхаус-продукцией (об угрюмых селянах с ошарашивающе богатым внутренним миром, о размеренной сельской жизни, о разгуле стихий) — и всё-таки заметно её превосходит за счёт, подозреваю, одарённости автора. Неловко говорить такое в наше дни, но, судя по всему, Лаше талантлив, потому и выделяется на общем фоне.
Любопытно, что во всех его больших картинах, при всём несходстве их сюжетов и локаций, есть общий мотив: тот, кто должен совершить нечто, почему-либо уклоняется от этой миссии, в результате исполняемой кем-то или чем-то другим. Интрига «Капитанов» заключалась в том, что в какой-то момент режиссёр (пребывавший перед камерой) устранялся от процесса, и тот продолжался вне его участия. В «Мимозах» (2015) тело шейха попадает в руки мошенников-авантюристов, но сами авантюристы оказываются в руках истово верующего идиота. «Огонь» прозрачно намекает, что не стоит приписывать человеку пути, которые знает лишь природа. Об этом же (только вместо природы — воля Господня) напоминает и псалом 126, музыка к которому звучит в ключевые моменты фильма. Но так же задуманы и фильмы Лаше, предлагающие некие обстоятельства, которые они потом сами разрушают, обеспечивая совершенно особый созерцательный режим, некую собственную версию кинематографической скопофилии.
Дело в том, что теоретически кинематограф Лаше представляет собой любопытный и оригинальный гибрид «контемплативного» и «классического» кино. С одной стороны — непрофессиональные актёры, длинные планы, бессобытийность, явный акцент на «образе-времени», по классификации Делёза, и так далее (словом — все признаки «трансцендентального кино», по Полу Шредеру). С другой — закадровая музыка (подбираемая Лаше исключительно точно) и кадр не столько «оконного», сколько «рамочного» типа, а монтаж и, во многих сценах, ракурсы камеры, в отличие от классиков contemplative cinema, не преследуют в зрителе чувства, что действие будет точно так же продолжено и после её выключения. Вообще Лаше можно назвать продолжателем дела Тарковского — не только в смысле кино как медиума духовного напряжения (режиссёр любит подчеркнуть, что «служит зрителю», то есть работает своего рода сталкером — и в этом можно убедиться и при просмотре «Огня»), но и в том более тонком аспекте, что это напряжение, этот «трансцендентальный авангардизм» у него, как правило, тоже заранее включён в обрамляющую производственную структуру, «заложен в смету».
Впрочем, эти наблюдения — лишь приблизительные наброски к более детальному исследованию, которого и новый фильм Лаше, и вся его кинематография, несомненно, заслуживают. Возможно, Q&A, который состоится после показа в Новой Голландии, поможет пролить свет на какие-то из этих вопросов.
