В рамках 82-го Венецианского кинофестиваля был показан «Франкенштейн» Гильермо дель Торо, замысел которого автор вынашивал десятилетия. Героев в новом фэнтези главного режиссёра-сказочника воплотили Джейкоб Элорди, по признанию зрителей, сыгравший лучшую роль в карьере, Оскар Айзек, Кристоф Вальц и Миа Гот. Почему Гильермо дель Торо отрицает существование монстров, рассказывает Вероника Хлебникова.
Читайте также: Самые ожидаемые премьеры Венеции
Гильермо дель Торо — последний из режиссёров, кто уважает романтизм и не выглядит глупо. Его герой способен оттолкнуть от себя горизонт и встретить восход солнца в ледяной пустыне. Правда, герой — бессмертный и рукотворный, а «Горизонт» — датский бриг, застрявший в полярных торосах на пути из Санкт-Петербурга, как и сказано у Мэри Шелли, автора романа-первоисточника. Его полное название — «Франкенштейн, или Современный Прометей». На борту будут рассказаны две истории. От лица барона Виктора Франкенштейна: милый ребёнок, обожал покойную мать и решил победить смерть силой науки, но создал монстра из фрагментов плоти и электрической искры и был с ним неоправданно суров — по образу и подобию собственного отца.
Как принято в толерантном обществе, монстр представит свою версию событий, расскажет, как прошло его детство и университеты, возможно ли вынести одиночество и бессмертие, и окажется более убедительным.
«Франкенштейн» дель Торо при всей его покойницкой пышности — возможно, самая краткая формула творения из возможных: в начале было слово, и слово было «Виктор», в него уместилось всё бытие сотворённого монстра. Гильермо дель Торо втиснул в два с половиной часа почти всё, что можно сказать о технике игры в бога, о наличии души в искусственном создании, о воспитании малюток, об издержках креативности, включая тонну испорченной человечьей требухи, и о последствиях творчества, почти всегда неожиданных для творца и болезненных для продукта творческих поисков. Процитирован Мильтон, нарисованы изысканные анатомические атласы. Созданы абсурдные и прекрасные костюмы, в том числе погребальные. Жанрового разнообразия этой лирической монстрологии добавляют несколько минут самого отвратительного мясницкого слэшера — барон в тёмной башне пилит и потрошит трупы перед лицом горгоны Медузы — символа всех несправедливо отверженных.
В модной дискуссии о том, кто большие монстры — родители или дети, дель Торо предсказуемо принимает сторону детей, всегда состоящих из шрамов. У монстра, скроенного из человеческих обрезков и имени «Виктор», ангельское лицо Джейкоба Элорди. Его чудовище — нежный младенчик, исполосованный шрамами гигантский херувим, производное от странных созданий Дэвида Боуи и статуэтки «Оскара», увеличенной в полтора человеческих роста. Он пускает кленовые листки по воде и пополняет свой словарь, благоговейно повторяя за более опытными существами слова «друг» и «благодарность», словно зверюшки в добрых советских мультфильмах.
Читайте также: Рецензия на «Отец, мать, сестра, брат» Джима Джармуша
Было время, когда прирождённый художник дель Торо смотрел не на предметы, а сквозь них. Поэтому через вещественный мир франкистской Испании, партизан и мундиров когда-то проступали очертания лабиринта, волшебным образом на поверхности проявлялась суть вещей. Режиссёр смотрел в прошлое так, будто это был единственный способ узнать настоящее. Когда-то его вдохновлял Гойя, чей «Сатурн, пожирающий своих детей» говорил о времени точнее, чем хронометры. Теперь барону является в видениях раскрашенный по ранним готическим образцам деревянный архангел, напоминая скорее о кукле Пиноккио, чем о божественном промысле и возмездии. Роль божества, очевидно, достаётся Миа Гот, чья Элизабет — не только внимательный энтомолог, неравнодушный к самым малым созданиям. Её статичные позы и ниспадающие длинные волосы порой следуют католической иконографии — она покров и утешение, материнская любовь и скорбь.
В новом фильме много пушечного мяса — безымянного сырья для безымянного монстра. Но Сатурн в надире, и никто никого не съест, кроме нарисованных компьютером волков. Умирающий отец и бессмертный сын олицетворяют торжество семейных ценностей над мифологией террора и аллегориями зла, а Гильермо дель Торо отрицает существование монстров, потому что всякому монстру предшествует страдание и мука. Среди фильмов венецианской программы, рассматривающих монстров во всём их разнообразии, эта примиряющая позиция выглядит как оппозиционный демарш.
Было бы славно, если бы дель Торо вернулся в новом фильме к жуткой красоте и грустной поэзии своих ранних фильмов «Хронос», «Хребет дьявола» и «Лабиринт Фавна». Но грандиозность замыслов и музыка Александра Деспла гарантируют только величие, сколько бы Мильтонов ни пошло на декор.
