Это не заело, это хаус: «Хрусталь» и девяностые

В российском прокате лучший русскоязычный дебют года и главный белорусский фильм за последние лет эдак двадцать — «Хрусталь» Дарьи Жук, складывающийся в странную «трилогию о 90-х» вместе с «Теснотой» Кантемира Балагова и «Витькой Чесноком» Александра Ханта. Подробнее о картине и зафиксированном в ней времени по просьбе КИНОТВ
пишет Андрей Карташов.

Минск, 1996 год. Александр Лукашенко правит только первый срок, в России Ельцин переизбирается на второй. В Петербурге Балабанов готовится к съёмкам «Брата». 16-летняя Дарья Жук уезжает учиться в США, ещё не зная, что станет режиссёром. В это время девушка в цветных колготках с нарядным именем Эвелина (она же Веля) слоняется по клубам, слушает хаус, спит с несимпатичным тусовщиком-наркоманом и тоже хочет свалить. Оснований для этого у неё нет никаких, кроме большого желания, и ради туристической визы в Америку Веля идёт на подлог. Так она оказывается в посёлке Хрустальном, где якобы работает по придуманной для посольства легенде.

Уже повзрослело целое поколение людей, которые не застали девяностые, и это десятилетие окончательно оформилось как мифологическая эпоха. С одной стороны — официальная риторика пугает возвращением к постсоветскому времени, с другой — либеральная версия истории предлагает ностальгировать об абсолютной свободе. Так или иначе, девяностые изображаются как хаос (или хаус?), из которого мы все вышли. Память избирательна, так что прошлое приукрашивается, и получаются сюрреалистические картины, иронически изображённые Монеточкой (1998 г.р.): в девяностые «все бегали абсолютно голые, электричества не было нигде». Примерно таким временем первобытной дикости выглядит позапрошлое десятилетие в пересказах — их дополняет «Брат», главный фильм русских девяностых, на котором основан клип на песню.

Осмысление эпохи в кино началось уже в «Жмурках» самого же Балабанова, где режиссёр дописал к сценарию Стаса Мохначёва пролог с лекцией о первоначальном накоплении капитала и эпилог с бандитами, переодевшимися в пиджаки и заседающими в кабинете с видом на Кремль. Происхождение современной России обнаруживается именно в девяностых, к которым примерно тогда же, в середине 2000-х, приклеился штамп «лихие». Примерно то же — в экранизации «Generation П», где пелевинский сюжет был продолжен в нулевые годы, а главные действующие лица оказывались мифологическими героями в самом буквальном смысле.

«Хрусталь» — попытка честно разобраться с тем, что это всё-таки было. Как и Кантемир Балагов в прошлогодней «Тесноте» о Нальчике двадцатилетней давности, Дарья Жук занимается не мифологией, а, скорее, археологией. В ход идут ценные экспонаты, выкопанные из культурного слоя гаражей и антресолей, очищенные от песка времени и помещённые под стекло объектива. В первой же сцене предъявляется кассетный плеер, тщательно подобраны цветные пальто и лыжные шапки, любовно (ну ладно, не очень любовно) изображена рейв-культура. Всё это немного «Намедни» — в той же «Тесноте» не было такого нарочитого внимания к быту — и иногда «Хрусталь» рискует совсем превратиться в витрину с экспонатами вроде тех, которые стоят в музее военной истории, где работает мама героини.

Этот музей, изображённый Жук в качестве безжизненного официозного пространства, гораздо больше сообщает о времени действия, а заодно и о настоящем. В 1996 году военное прошлое — осколок старой советской мифологии, до которой уже никому нет дела; дети сбегают с унылой экскурсии при первой возможности. Не лучше участь вождей, чьи гипсовые изваяния превратились в интерьер для вечеринки «Белка-Стрелка-пати». Но глядя на такие пережитки прошлого из сегодняшнего дня, мы уже знаем, что сейчас этот официоз отреставрирован и снова превратился в элемент официальной идеологии. В России поют советский гимн и каждый год проводят парад на 9 мая (даже в Советском Союзе он проходил только по большим юбилеям), а в Беларуси путешествие обратно в СССР началось как раз в середине девяностых. За несколько месяцев до путешествия Вели в Хрустальный Александр Лукашенко восстановил советский флаг республики, убрав с него только серп и молот, а в 1996 году расширил собственные полномочия, превратив себя в вождя наподобие тех, чьи бюсты украшают клубный танцпол.

Так несколько постсоветских лет у Жук оказываются странным временем, когда идеология вдруг растворилась в воздухе и ещё не успела материализоваться опять. Это время между двух вечностей — союзом нерушимым и бесконечными президентскими сроками Лукашенко. Только в этот короткий период оказалось, что политические режимы не вечны, что история ещё не закончилась. Именно поэтому у Жук такой плотный предметный мир — это само время такое, плотное. Здесь тоже «теснота» — и так же, как Балагов, Дарья Жук с оператором Каролиной Костой выбирают узкий формат кадра, как у старого лампового телевизора — сбивающий людей и предметы вместе.

Вместе с идеологией в мире «Хрусталя» отсутствует государство как таковое. Этот мир не обустроен, как будто он только что был создан, — в каком-то смысле так оно и есть. Экономические отношения деградировали до натурального обмена, потому что денег ни у кого нет. Вещевые рынки и уличная торговля — вообще эмблема девяностых, в том числе в кино — ещё с тех пор, как на Сенном рынке состоялось криминальное боевое крещение Данилы Багрова. У Жук ещё рабочие хрустального завода получают зарплату собственными изделиями и пытаются сами их продать — распространённая в девяностые практика (кто видел торговлю игрушками на вокзале белорусского города Жлобина, тот этого не забудет), но оттого не менее абсурдная. Как и деньги, отсутствует закон: в «Тесноте» семейную беду решали при помощи общины, а не милиции, и в «Хрустале» тоже вместо законов и институтов — понятия и человеческие отношения (в смысле выражения «договориться по-человечески»). Понятно, что Веля со своим юридическим образованием сидит без работы.

Если законов нет, значит, всё дозволено и всё возможно — но мы, глядя из будущего, понимаем, как наивны американские мечты героини. Поколение «Пепси» выбрало свободу, но только не очень хорошо её себе представляло — и не знало, что свобода необязательно выберет их самих. В последних кадрах нам напомнят, что история движется по кругу. Как говорилось в «Даун Хаусе», последнем фильме русских девяностых: заело твою музыку.