В «Особом взгляде» 72-го Каннского кинофестиваля состоялся показ «Дылды» — долгожданной второй режиссёрской работы Кантемира Балагова, ученика Александра Сокурова. Зинаида Пронченко считает, что фильм,
мягко говоря, не удался.
Послевоенный осенний Ленинград. Коммуналки, госпитали, аутентичные трамваи, картинно дребезжащие по Инженерной улице. В одном из вагонов трясётся Ия (Дылда), нескладная высоченная блондинка, чью внутреннюю красоту кроме режиссёра способны разглядеть немногие: начитанный старичок-сосед, главврач-вдовец и внезапно вернувшаяся боевая подруга Маша, с которой они воевали зенитчицами. У Ии контузия — временами её душа как бы покидает тело. Именно по этой причине погибнет порученный Ие ребёнок, Машин сын Пашка, прижитый на передовой от очередного «мужа на час». Буквально будет задавлен обстоятельствами. Заработавшая в результате бесконечных абортов бесплодие Маша потребует от товарки немыслимое: родить заместо Пашки нового ребёночка. Так и скажет в бане, прямо посреди тазов: «Дитя хочу, чтобы цепляться». За жизнь, она же продолжается, несмотря ни на что. Дальнейшие сложносочинённые перипетии станут этой резонёрской максиме изысканной иллюстрацией.
«Дылдой» объявленный надеждой русского кино после «Тесноты» Кантемир Балагов уже в затакте недвусмысленно заявляет: this is my next level, ребята. Ни одного слова и ни одного кадра тут не сказано/не снято в простоте. Диалоги писал крупный современный писатель Терехов, набивший руку на метамодерне. Убоявшись священной фактуры, он предсказуемо спрятался за набор напыщенных сентенций, более уместный на постдраматических подмостках. Устному творчеству вторит и визуальное. Стараниями оператора Ксении Середы образный мир «Дылды» напоминает раскраску. Причём основных колёров два: зелёный и красный. Как на светофоре. Стой, иди. Живи, замри. Ие, разумеется (её редкое имя в переводе с греческого означает «фиалка»), присвоен зелёный, ведь именно через её утробу продолжится эстафета экзистенции. Маше — красный, просто потому что это красиво. Кажется, чуть ли не половина сцен в «Дылде» придумана и разыграна, чтобы лишний раз полюбоваться контрастной палитрой. Зелёное платье тут перемигивается с зелёным блюдом, зелёные стены — с зелёной брошкой и так далее и тому подобное, в общем, тоска зелёная.
Главная тема у подросшего Балагова — занимающая последний год взрослых мужчин и женщин планеты Земля проблема «эмансипации». Со всеми вытекающими. От менструальной крови до феминизма четвёртой волны.
Никакие модные фильтры, имитирующие то северное возрождение, то Боннара с Вюйаром, не смогут замаскировать молчаливое присутствие в кадре Германа с Муратовой, сидящих на плечах у любого нашего режиссёра, который себя обманывает: я не как Звягинцев, я пойду «своим» путём. Известную дихотомию отечественного кинематографа — истерика vs статика, Босх vs Мантенья, котёл преисподней vs горний ангелов полёт — Балагов пытается преодолеть в «Дылде», благо арсенал богатый. Борзые, калеки, секс втроём, Светлана Алексиевич. Но всё зря. Увы, в очередной раз патриотично настроенному синефилу или Юрию Дудю, приехавшему в Канны делать про Балагова новый выпуск, придётся смириться с данностью: Алексеем Октябриновичем рождаются, а не становятся. Статус-кво. Другой такой страны никто не знает. На карте есть, а воспеть некому.
