В основном конкурсе Каннского кинофестиваля отгремели звуки техно: публике показали «Сират» Оливера Лакса — атмосферный и неожиданно жестокий роуд-трип о группе рейверов, которые помогают отцу найти пропавшую дочь. Чем картина так зацепила зрителей на набережной Круазет, рассказывает кинокритик Дарья Тарасова.
Подобно паломникам, вглубь марокканской пустыни стекаются люди разных возрастов, полов, мировоззрений: когда в песке установят колонки, раздадутся звуки техно и начнётся высвобождающий рейв. Пока толпа в такт басам заставляет землю пульсировать, между рядами пробирается не столь типичный для такой среды дуэт — средних лет мужчина Луис (Серхи Лопес) и его сын-подросток Эстебан (Бруно Нуньес). Оба раздают танцующим флаеры с фотографией девушки — Мар, дочери и сестры, уехавшей из дома несколько месяцев назад и, согласно чьей-то наводке, отплясывающей под модуляры где-то в этом районе.
К успехам на этой тусовке поиски не приведут, зато помогут Луису, Эстебану и их собачке Пипе примкнуть к группке дружественных рейверов. В другой части пустыни планируется подобное мероприятие, так что есть шанс, что девушку получится зацепить там, — отцу и сыну нужны проводники. Разношёрстная пятёрка тусовщиков, ведущих неформальный и независимый образ жизни, зовёт себя семьёй — у каждого за плечами события, которые заставили их стать кочевниками и вместе зажить от одного рейва к другому в домах на колёсах. Каждый покалечен по-своему. Начиная путь, никто из сбитой наскоро компании и не подозревает, через что им придётся пройти.
Идеальный пример того, как можно и нужно играть с ожиданиями зрителей.
Конкурсный «Сират» стал первым фильмом Каннского смотра, который не просто удивил публику, но заставил её вздрогнуть и от неожиданности подпрыгнуть в креслах. Картина открывается объяснительным титром: в исламской эсхатологии «Сират» — метафорический мост, пролегающий между адом и раем над огненной преисподней. Он узок и едва ли толще волоса или лезвия меча — считается, что праведники с лёгкостью по нему пройдут, в то время как грешники в нём канут. Об этой сноске к названию фильма забываешь по мере развития действия, но трагический финал с лёгкостью заставляет вспомнить значение термина.
Лента Оливера Лакса («И придёт огонь») — идеальный пример того, как можно и нужно играть с ожиданиями зрителей. В развёрнутой экспозиции, завораживающей сцене пляски под техно в песках, камера выхватывает в танцующей толпе будущих действующих героев, а позже приковывает внимание зрителей к Луису и Эстебану. Вскоре начинается атмосферное роуд-муви: машины катят по бесконечным пескам, разнося по пустыне не только рёв моторов, но и суровый индустриальный бит. Джейд (Джейд Укид) — самый сердобольный член команды тусовщиков, именно благодаря ей товарищи по BPM открываются отцу с сыном и принимают их в свой круг. Переезды через горные массивы и дюны, стычка с военными, буксировка через реку и разделение продовольствия и топлива с ближним — жанровые атрибуты, которые заставляют поверить, что пропавшая Мар к концу пути обязательно отыщется. Электронный саундтрек для такого медитативного путешествия как никогда логичен.
Однако путь через пустыню жесток и подвластен далеко не каждому — проверку на прочность команда не пройдёт, а роуд-трип обернётся почти галлюциногенным триллером. Долго выстраивая атмосферу и вводя героев, Лакс во второй половине фильма просто бьёт зрителя под дых — причем не один раз и очень жестоко. Сравнить это можно, пожалуй, с радикальными сюжетными выходками в фильмах Гаспара Ноэ.
Когда песок оседает, задаёшься вопросом: если Сират — метафорический путь души, отсеивающий праведников от грешников, то почему странников постигла именно такая судьба? Ответа на этот вопрос Лакс не даёт. Хотя каждый герой в той или иной степени делится фактами своей биографии, ни о ком из них не известно достаточно, чтобы сделать вывод и прикинуть, прошёл бы он по мосту в самом деле. Тогда интерпретировать шокирующие сцены хочется по двум траекториям: или зритель и правда не способен дать оценку персонажам, потому что недостаточно про них знает, или же в этом религиозном роуд-трипе больше случайности, чем логики, что будто бы противоречит религиозному канону.
Сам режиссёр не предлагает, какую траекторию выбрать, но регулярно напоминает о том, что, как бы человек ни пёкся о судьбе своей души, возможно, ад уже наступил, просто этого никто не заметил. В поездке рейверы то и дело слушают радио, которое передаёт, что в регионе полыхает военный конфликт. Технокультура — и так сама по себе лимб, в котором по собственному желанию застряли и танцуют электронщики. Этим, пожалуй, и объясняется, почему первым с Сирата выпал тот, кто активно начал в эту культуру вливаться. Путь от рейва А до рейва Б становится очищающим мостом в том смысле, что заставляет путников выйти из технолимба и взглянуть в глаза вооружённой действительности, к чему готов далеко не каждый член отряда. Ответов в финале и правда не будет, зато останется ощущение (бэд)трипа, в который погружает слушателя рейв.
