Большое видится на расстоянии — Вероника Хлебникова упаковывает все свои впечатления от Каннского кинофестиваля в авторскую подборку лучших фильмов смотра, не ориентируясь на мнение жюри. Отслеживаем в сети, надеемся застать в кинотеатрах.
Конкурс
«Святой паук» (Holy Spider), реж. Али Аббаси
Автор радикально феерической «На границе миров», где двое троллей, таможенница и контрабандист, нашли друг друга и нежность в мире людей, был награждён главным призом каннского «Особого взгляда» в 2017 году. Новый фильм Аббаси меняет пропорции нормкора и абсурда в пользу первого, вероятно, по причине того, что рассказанная история основана на реальных трагических событиях. Но и те редкие всплески сюрреального, без которых невозможен Аббаси, достойны стать классикой жанровой кунсткамеры. Серийный убийца расправляется с женщинами лёгкого поведения. Мы знаем его лицо, его дом, его семью. Скоро это узнает журналистка из столичной газеты, решившая стать наживкой. Они встретятся, но саспенс не в том, кто кого, а в том, что она — никто, как и жертвы убийцы в глазах патриархального общества, мужской власти и женщин, поддерживающих паутину статус-кво. Преступник может оказаться национальным героем, а национальному герою позволено быть маньяком, если он маньяк веры и санитарных норм. Гигиенический детектив о чистоте социума и морали оказывается политическим текстом. А госпожа Никто становится всем: артистка Зара Амир Эбрахими получила приз за лучшую женскую роль.
«Треугольник скорби» (Triangle of Sadness), реж. Рубен Эстлунд
Вторая подряд «Золотая пальмовая ветвь» для Рубена Эстлунда, и такого в каннской истории ещё не случалось. Вот великая сила смеха во времена, когда смеяться стало почти неприличным, а хорошая шутка чревата судимостью. И Эстлунд тоже, в общем, шутит вполсилы, но таков золотой пальмовый компромисс. Будь его кино убойной политической или социальной вакханалией в духе Макавеева, кто бы смеялся, кроме учёных критиков. А тут доступный анекдот: где-то в тёплом океане тонет яхта миллиардеров, чем ближе конец света, тем сильнее качка и неисполнительнее обслуживающий персонал. Корабль уродов бросил на волю волн его циничный капитан, американский марксист в компании с русским капиталистом, бочонком рома и классиками политэкономии. Кто не захлебнётся рвотой от Владимира Ленина, Ноама Хомски, шампанского и кальмаров, попадёт на остров невезения. В прологе объясняется разница между рекламой дорогих брендов и демократических марок: чем дешевле, тем шире рот и теплее взгляд. Эстлунд не боится продешевить и веселится, будто знает, что все глупости на свете делаются с серьёзным лицом. К тому же смех разглаживает мимические морщины, минимизируя злополучный «треугольник скорби».
«Младший брат» (Un petit frère), реж. Леонор Серай
Самая живая, изящная и оригинальная конкурсная картина фестиваля награждена лишь специальным призом технической комиссии CST — художнику ленты Марион Бюргер. Такое ощущение, что основное жюри либо не видело, либо сочло несущественным фильм, говорящий о цветных мигрантах без трагического пафоса, как о героях, у которых есть право жить своей жизнью на экране, как у французских арабов Абделатифа Кешиша, и не быть социальным клише, как в ходульном самоповторе братьев Дарденн «Тори и Локита».
В 80-е годы в Париж прибывает семья из Кот-д’Ивуара. Роуз, очаровательная молодая мать двух мальчиков, работает горничной в отеле и ведёт свободную жизнь, влюбляясь, расставаясь, танцуя. Танцевальный битнический ритм, пойманный оператором Элен Лувар в череде крупных и средних планов, сменяется более спокойным, когда рассказ переходит к подросшим сыновьям Роуз. История старшего, Жана, драматичнее, поскольку на его плечах большая ответственность, и его тонкая, нервная линия проведена между музыкой французского барокко и африканскими ритмами.
История семьи увидена самым младшим, Эрнстом, философом. Его взрослая линия становится заключительной главой этого умного, сложного кино о времени и переменах, происходящих с близкими людьми. «Младший брат» — второй фильм Леонор Серай, выигравшей в 2017 году каннскую «Золотую камеру» за дебют, и это настоящий прорыв.
«Полуденные звёзды» (Stars at Noon), реж. Клер Дени
Гран-при за сеанс тропической лихорадки, заставляющей героев фильма Клер Дени бежать через границы и санитарные кордоны. Вместо приключенческого пафоса колониально-шпионского повстанчества — тиски пандемии и траур по норме и туалетной бумаге. Вместо революции — оголтелый секс. Полуодетая Марго Куэлли в роли совершеннолетней и нетрезвой Пеппи Длинныйчулок кривляется, изворачивается, спит за баксы и шампунь с решалами, говорит, что она журналист, и мечтает выбраться из страны Веселии где-то в Никарагуа обратно на виллу «Курица». Эквилибристка Куэлли, бескорыстно обольщавшая Брэда Питта в голливудской сказке Квентина Тарантино, теперь обольщает всё живое, и всё живое, кроме кинокритиков, отвечает ей взаимностью. Мало кто препарирует существующие жанры ради антропологических выкладок так удачно, грубо и просто, как Клер Дени. Порой для этого требуется лишь стащить трусы и воскликнуть «увы!» выродившейся грэмгриновской романтике. Здесь тоже есть умопомрачительные Tindersticks, хотя нет Роберта Паттинсона. Вместо него с Куэлли химичит артист Джо Элвин, затевая очередную любовь во время чумы.
«Решение расстаться» (Decision to Leave), реж. Пак Чхан-ук
Окончательное превращение южнокорейского мастера эмоциональных спецэффектов в визуального фетишиста жюри отметило призом за лучшую режиссуру. Устойчивая модель нуара, где мужчина и женщина не могут быть вместе, потому что он чересчур прям, а она слишком извилиста и дышит тайной и туманами, здесь расшатана, раскрошена и утоплена в двух с лишним часах вязкого самолюбования. Детектив расследует смерть на скале при странных обстоятельствах, влюбляется во вдову погибшего, которая однажды станет подозреваемой. Напоив его терпкой печалью, красавица преподнесёт ему лучший подарок — идеальную загадку. Этот фильм предназначен для удовольствия и смакования роскошных дизайнерских решений, для меланхолии после очередного пустого дня, для небольшой сентиментальной бури во всегда полупустом стакане. Дробный в деталях, лихорадочный монтаж значительно тормозит и замедляет сюжет, который может быть пересказан в пяти словах, включая союз. Зато декоративные виньетки не поддаются ни пересказу, ни счёту. Может быть, поэтому финальная увертюра ветра и океанского прилива в сочетании с музыкой Чо Ён-ука, постоянного соавтора режиссёра, так впечатляет своей окончательной простотой.
«Преступления будущего» (Crimes of the Future), реж. Дэвид Кроненберг
В будущем люди перестали ощущать боль и скоро смогут переваривать пластик. Эволюция не оставляет человека своими заботами, приспосабливая его анатомию к новым условиям. Радикальные художники получают возможность заниматься внутренней красотой буквально и проводят сеансы вскрытия вместо вернисажей. Биология, вышедшая из-под контроля, или биология, навязавшая свой контроль, — старая тема Кроненберга. Со времён незатейливо-жанровой «Мухи» она усложнилась до философского трактата. Сол Тензер в исполнении Вигго Мортенсена выращивает в себе новые органы, единственное назначение которых — быть извлечёнными из его тела ножами под любящим управлением Леа Сейду. Хирургия становится единственным удовлетворительным видом секса — ключевое замечание персонажа Кристен Стюарт, единственной, кто вызывает подобие улыбки в этом мрачном мире. В кадре мелькают парочки, сладострастно режущие друг другу почти нечувствительную плоть. Этот фильм выполнен как хорал под готическими сводами, он тёмен, серьёзен и возвышенно сентиментален. Его божество — мятежная эволюция, которая неподсудна, и то, что называется преступлением, в будущем — всего лишь акт милосердия.
Вне конкурса
«Одним прекрасным утром» (Un beau matin), реж. Миа Хансен-Лёв
Коротко стриженая Леа Сейду играет переводчицу Сандру — дочь, мать и любовницу, каждый статус даётся ей с переменным успехом. Отца, профессора немецкой философии, помещают в дом престарелых и перевозят из одного приюта в другой. Паскаль Греггори в этой роли крадёт фильм у остальных исполнителей. Его профессор так щемяще обездолен и беззащитен, что выглядит жертвой чудовищного надругательства над самой жизнью и смертью. Он больше не может жить один по физическим показателям. Все остальные — могут, но не хотят.
Сандра очень мила со своей дочкой и очень терпелива с любовником, которого играет Мельвиль Пупо, не то астрофизик, не то космохимик. Во всяком случае, на его постоянной орбите есть жена и сын. Сандра обходилась без секса пять лет, притворяясь, будто личная жизнь — пройденный этап, а теперь спит со своим единственным другом. Дружбу теперь не вернёшь, а страсть — ненадёжна, неопределённа и безответственна. Миа Хансен-Лёв смотрит, как работает тяжёлое чувство вины, как просыпается нелепая и чувственная жажда жизни, как вместе они раскачивают устойчивую и устроенную повседневность, возвращают в неё понятие зыбкости. Почва уходит из-под ног, Сандра забывает слова и теряет нить своего синхронного перевода. Париж плывёт в ярком летнем утре, качка всё сильнее, а жизнь коротка.
Элвис (Elvis), реж. Баз Лурман
Ослепительный «Элвис» База Лурмана открывается логотипом студии Warner, усыпанным бриллиантами, словно имперские ордена. Лурмана интересуют не столько музыка, личная жизнь или республиканские взгляды Пресли, сколько образ его славы — первого короля шоу-бизнеса на планете, его жизнь на сцене и роман с публикой. Неотразимый Остин Батлер играет даже не звезду, а чёрную дыру, всепоглощающую харизму, затягивающую в себя все желания и помыслы аудитории. Его Элвис — антиматерия, аннигилирующая расистские нормы, архаичные правила шоу и этикет артиста. Лурман проясняет истоки его фантастической энигмы: услышав в детстве чёрный госпел на молитвенном собрании, Элвис стяжал святой дух и гармонию спиричуэлс афроамериканского юга. Махалия Джексон, Литтл Ричард и Би Би Кинг, у которого он брал уроки гитары, остаются запретными источниками его вдохновения.
Элвиса едва не затмевает его менеджер полковник Паркер, сыгранный Томом Хэнксом в духе игрушечных злодеев комиксов, вроде Пингвина. Полковник мягко стелет, и это похоже на липкий кошмар перед Рождеством. Ярмарочный, аттракционный, виденный нами у Гильермо дель Торо в «Аллее кошмаров» рассказ отражает архаику шоу, которую пришёл изменить Элвис. Фильм Лурмана — об эволюции не только рок-н-ролла, это трибьют тем, кто меняет лицо мира, умирая молодыми. Дороги перемен прошиты убийствами Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Элвис, которого пытались держать в узде, отменяли и брали в контрактное рабство, рвёт путы и концертные каноны. Неистощимая энергия его прорыва — один из магических моментов фильма, в остальном служащего площадкой для столь же безграничного самоупоения База Лурмана, одного из последних перфекционистов большого экрана. Так что новелла в «Кофе и сигаретах» Джармуша, где Стив Бушеми рассказывает о злом близнеце Элвиса, который разжирел и умер, а настоящий добрый Элвис жив, остаётся непревзойдённой.
«Джерри Ли Льюис: умопомрачение» (Jerry Lee Lewis: Trouble In Mind), реж. Итан Коэн
Сольный неигровой проект Итана Коэна, созданный в союзе с женой и монтажёром Тришей Кук, посвящён заре рок-н-ролла и его предтече, прозванному «Убийцей» и проделавшему путь, обратный Элвису, — от рок-н-ролла к госпелу. Фильм — чистая эйфория, смонтирован из записей от 50-х до 70-х годов, где музыки больше, чем разговоров, а на вопрос интервьюера Льюису: «Что такое рок-н-ролл?» — даётся исчерпывающий ответ: «Джерри Ли Льюис».
Можно бесконечно смотреть на до сих пор здравствующего Льюиса, дико колотящего по клавишам негнущимися пальцами Whole Lotta Shakin' Goin' On, участвующего в исполнении всем телом от ботинок до задницы. Коэн создаёт его портрет, чередуя записи сверхъестественных концертных выступлений с краткими фрагментами архивных интервью, выхватывая из них порой одну ухмылку или жест — комментарием к эпохе.
Выходки не на сцене, где он швырял табуреты, а в жизни, стоили ему карьеры, вроде юношеского брака с несовершеннолетней кузиной, о котором Джерри Ли Льюис скажет, подначивая публику и прессу, что в день свадьбы невесте не было тринадцати. Коэн выстраивает из них определённую последовательность, отчасти объясняющую преображение прирождённого рок-н-рольщика в звезду кантри. Интервью с 86-летним Льюисом, впрочем, не подводит итоги. Коэн с его фильмографией амбивалентных героев понимает прелесть незавершённого портрета, тщетность вторжения в частные владения и тёмные закоулки. Светопреставление в голове и биографии великого и ужасного музыканта лишь очерчено, как координаты недоступной терра инкогнита. Возможно, запись разговора Джерри Ли с основателем Sun Records Сэмом Филлипсом о муках души проливает свет на масштаб этой личности. Но всё, что, кажется, стоит знать, это то, как исполнялась и звучала Great Balls of Fire на протяжении десятилетий. Скромный на первый взгляд фильм Коэна выглядит стократ более захватывающей игрой, чем все «Элвисы» или «Рокетмены» мира.
«Сон наяву в лунный век» (Moonage Daydream), реж. Бретт Морген
Лучший каннский аттракцион, показанный на огромном экране, — это фильм мечты, плавно надвигающийся в зал, подобно неопознанному летающему объекту. Названная по треку Дэвида Боуи с его альбома The Rise and Fall of Ziggy Stardust and the Spiders from Mars, это визионерская рапсодия в стробоскопических молниях, посвящённая человеку, упавшему на землю, первому пришельцу глэма и рока, первому художнику-концептуалисту в музыке, чей уход в 2016 году всё ещё теребит нервы.
Нескромный, чрезмерный пасьянс разложен из записей гастрольных туров, редких хроник берлинского квеста эпохи записи Low с Брайаном Ино, микроскопических вспышек московского турне 1996 года, рисунков и картин, никогда не выставлявшихся при жизни, взятых из прежде недоступного личного архива Боуи. Его многообразные личности, не желающие складываться в цельный портрет и сюжет, собственные эксперименты Боуи с видеоартом диктуют дробность изображения. Мерцающая психоделика фильма идёт от неуловимой сути его героя. Хронологическая последовательность отменена, как если бы все персонажи и альбомы Боуи существовали одновременно. Проступают друг в друге и отражаются в безграничном лабиринте герои альбомов и фильмов от «Голода» до «Счастливого Рождества, мистер Лоуренс». Морген создаёт свою книгу образов а-ля Годар, где вместо биографии — энергия импульса и мировоззрение, буддийское приятие сущего и понимание, что всё видоизменяется, ничего окончательного. В отличие от Джерри Ли Льюиса, лишь однажды изменившего стиль, Боуи породил множество миров, и все они непротиворечиво отражаются друг в друге в пассионарном монтаже Бретта Моргена, известного по фильмам о Курте Кобейне и The Rolling Stones. Когда в финале под Word on a Wing появится Иман, это кажется отступлением от солипсической концепции фильма и в то же время исключением, подтверждающим протеизм Боуи и его свойство быть всем сразу, космосом и хаосом, самой свободой.
