5 июля в российский прокат выходит «Зверь» — дебютный инди-триллер Майкла Пирса, прогремевший на кинофестивале Sundance. Специально для Кино ТВ Андрей Карташов поговорил с режиссёром.
Майкл Пирс — уроженец британского острова Джерси у французских берегов, в детстве мечтавший переехать в Лондон. Мечта осуществилась, Пирс окончил в столице киношколу, но после выпуска выбрал себе непростой творческий путь. Пирс принципиально отказался от телевизионной подёнщины и перебивался на простых работах, снимая короткометражки в свободное время — пока наконец не запустился с полнометражным «Зверем». Действие происходит на Джерси, главная героиня — молодая женщина Молл, нелюбимая дочь, которую держат под неусыпным контролем её обеспеченные родители (и на то есть свои причины). Сбежав с собственного дня рождения, она знакомится с Паскалем, чьё мужское обаяние напоминает одновременно о Райане Гослинге и молодом Марлоне Брандо. После первой любовной эйфории приходит страшное сомнение: Паскаль — подозреваемый по делу о серийных убийствах девушек.
— Действие «Зверя» происходит на острове Джерси, и вы сам тоже оттуда родом. Вам было принципиально вернуться в родные места для своего первого фильма?
— История была вдохновлена реальным случаем. В семидесятые на острове действовал серийный убийца, которого называли «Джерсийским зверем». Ему удавалось скрываться целых пять лет, и на жизнь Джерси это оказало огромное влияние. В восьмидесятые, когда я рос, этот человек уже был арестован, но к этому времени уже превратился в почти фольклорного персонажа. В детстве мне снились про него кошмары. Я не хотел снимать кино по реальным событиям, тем более что пострадавшие от маньяка до сих пор живы, но хотел передать это чувство тревоги, удивительное для Джерси, который в моём детстве был очень безопасным местом. Почти сказочным пространством. Мне хотелось вернуться к этому детскому впечатлению — осознанию того, что чудовища существуют не только в сказках, они реальны.
— Этот фольклорный дух очень сильно ощущается в фильме.
— Закончив первый вариант сценария, я увидел, что у сюжета определённо есть сказочный аспект: героиня уходит из дома и встречает кого-то, кто может оказаться и прекрасным принцем, и страшным волком... Но поскольку это сказка для взрослых, я перевернул некоторые условности жанра, и героиня не так невинна, как кажется на первый взгляд. Главный её противник — нечто, с чем она пытается справиться в собственной душе.
— Фольклористы, кстати, говорят, что сказки были связаны с обрядами взросления, в них метафорически изображались соответствующие ритуалы. Думаете ли вы о «Звере» как об истории взросления?
— Наверное, можно его так назвать. [Главная героиня] Молл к началу фильма — взрослая, но ведёт жизнь подростка, она, по сути, заточена родителями в собственном доме. Скорее всего, то, что мы видим — это её первый роман, возможно, первый секс. Мне нравится в сказках то, что они оперируют архетипами, общими для разных людей и даже культур. Я не хотел превращать свой фильм в диссертацию, насыщая его цитатами и отсылками, а хотел вместо этого создать некое ощущение, связанное и с мифологией, фольклором. Мне кажется, такое удавалось фильмам вроде «Диких сердцем» [Дэвида Линча] или «Пустошей» [Терренса Малика]. Полная противоположность холодному, клиническому подходу Дэвида Финчера. Не хочу сказать, что мне не нравятся его фильмы, но мой должен был быть более эмоциональным.
— При этом вы используете приёмы разных жанров — мелодрамы, триллера, даже фильма ужасов.
— Я пытался сделать так, чтобы время от времени фильм притворялся жанровым. Идея в том, чтобы сбить публику с толку: зритель думает, будто смотрит жанровое кино, и поэтому действия персонажей ему как будто известны заранее, исходя из типичных клише. А потом эти ожидания обманываются. Кроме того, мне показалось, что использование жанровых приёмов позволит эффективнее изобразить весь спектр эмоций, которые испытывает Молл. Продюсерам и инвесторам я описывал проект через идею столкновения — любовной истории и кошмарного сюжета об убийстве как другого полюса этого спектра. Знаете, британское кино традиционно опирается на реализм, «кино кухонной раковины» и всё такое... Для меня важнее режиссёры вроде Линча и Малика, их насыщенный поэзией стиль. И жанр я старался использовать так же, как это делают они.
— Мне показалось, что ваше внимание к остальным органам чувств — это тоже жест против реализма. Например, в «Звере» очень много говорят про запахи...
— Я хотел добиться эффекта сенсорного, что ли, кино. Есть много фильмов про то, что мы говорим, делаем и думаем, но не так много — про то, что мы чувствуем. И, кстати, по моим наблюдениям, женщинам лучше удаётся снимать подобным образом, чем мужчинам. Я сейчас, конечно, очень сильно упрощаю, но есть ощущение, что мужчинам-режиссёрам удаётся снимать пространство, архитектуру, работать с измерениями изображения. Когда я думаю о Кубрике, Тарковском и Антониони, то они ассоциируются у меня с архитектурой. Но когда я думаю о Джейн Кэмпион, Линн Рэмзи, Андреа Арнольд или Лукреции Мартель, то нахожу, что у них лучше получается работать с чувственностью человеческого тела. Они как будто снимают ближе к коже персонажей. Я хотел добиться чего-то похожего, влезть Молл под кожу. Чувствовать те же запахи, что она. Это, конечно, животный аспект человеческого бытия, и мне нравится думать о Молл как об одомашненном животном, сохранившем свои инстинкты. Любовные сцены с Паскалем неслучайно происходят на природе.
— Возвращаясь к месту действия, для большинства зрителей в России Джерси — это такая ткань. Есть ли в фильме какие-то моменты, которые мы можем упустить, не зная специфики места?
— Джерси занимает странное положение в составе Великобритании, он гораздо ближе к Франции, чем к Англии, люди носят французские имена, а некоторые старики даже до сих пор разговаривают на диалекте французского. Многое изменилось в семидесятые, когда остров сделали налоговой гаванью и туда переехали многие богатые британцы. Кроме того, сейчас на Джерси живёт много португальцев, которые переезжали туда с середины прошлого века работать в сельском хозяйстве. Уже в моём детстве чувствовалось расовое напряжение. Мне хотелось отобразить и классовое, и национальное разделение в этом сообществе.
— Да, я даже вспоминал про «Прочь» Джордана Пила. А есть ли у вас ощущение, что в новейшем британском кино существует тенденция к тому, чтобы снимать на периферии страны?
— За последние два года действительно вышло сразу несколько фильмов, которые работают с локальной идентичностью: «Леди Макбет», «Наводнение», «Божья земля». Если честно, не знаю, можно ли считать это движением, зато знаю точно, что Британский киноинститут при распределении финансирования старается искать истории о местах, которые мы нечасто видим в кино. Они хотят видеть децентрализованный кинопроцесс, а не просто лондонскую тусовку, которая снимает фильмы про Лондон. Но, в конце концов, это всегда было в кино: поиск своего места, своей фактуры.
