В российский прокат выходит «Самый ценный груз» — анимация из основного конкурса Канн, снятая оскароносным автором «Артиста» Мишелем Хазанавичусом. Режиссёр не раз говорил, что не будет снимать фильмов о Холокосте, однако «Самый ценный груз» — трогательная история о том, как жена дровосека спасает с поезда смерти маленькую девочку. Что же заставило его передумать, как выбирались голоса для озвучки («Самый ценный груз» — последняя работа в фильмографии Жана-Луи Трентиньяна) и о суперсиле анимации — в интервью КИНОТВ рассказывает Мишель Хазанавичус.
Вы не раз заявляли, что не собираетесь снимать фильмов о Холокосте. Почему вы решили изменить этому принципу и экранизировать книгу Жан-Клода Грюмбера «Самый ценный груз»?
Мишель Хазанавичус: Всё решила сама история. Книга Жан-Клода Грюмбера смыла все мои предубеждения на этот счёт. Это глубокий и мощный гуманистический сюжет, но в то же время тонкий и скромный. Я прочитал эту книгу ещё до публикации, но сразу понял, что она станет классикой. Мне, как режиссёру, всегда сложнее всего найти историю, которая стоит всех трудов. Сценарий с хорошими сценами или хороших актёров всегда можно найти, но хороший сюжет — не так просто. И когда ты его видишь, понимаешь, что его нельзя упустить. С этим проектом так и вышло. Я принял предложение Патрика Собельмана и Studiocanal так, как положено принимать подарки.
То есть вы не медлили с решением?
Мишель Хазанавичус: Медлил, и долго. Я думал о том, как представить на экране лагеря и депортацию; о том, каким долгим будет незнакомый мне путь режиссёра анимационного фильма. Я понимал, что это вдохновляющая задача, но медлил. Затем я побеседовал с Беренис Бежо — в основном о наших детях, с Жан-Клодом — представил, какой фильм могу создать. Тогда я понял, что не могу отказаться.
Этот проект стал для меня личным. Он затронул и историю моей семьи, и мой интерес к рисованию. Я всегда рисовал, хоть и в режиме хобби, лет с десяти. А ещё Жан-Клод всегда был лучшим другом моих родителей. Они познакомились, когда им всем было по шестнадцать. Я знал Жан-Клода с рождения, знал, какой он чувствительный человек, какие травмирующие события он пережил, как тонко он умеет шутить. Я слышал, как он смеётся или как выражает своё возмущение, с тех пор, как начал понимать французский. В общем, я знал, что смогу перенести эту историю на экран.
Вы размышляли о том, что принято называть «долгом памяти»?
Мишель Хазанавичус: Нет, это не моя задача. Я не учитель и не считаю, что достоин подобной миссии. Я кинорежиссёр, я должен развлекать зрителя. Я знаю своё место и держусь его. Я обсуждал эту тему с Грюмбером, и тот говорил, что и у него не было подобного замысла; он просто хотел показать, что прекрасные поступки могут сиять и посреди самых отвратительных событий. Я рассчитывал на подобный ответ, ведь именно эти темы и тронули меня в его книге.
«Самый ценный груз» рассказывает не об ужасах и не о лагерях; это история о движении к свету. Она показывает самое лучшее в людях и прежде всего в женщинах. Она полна жизненной энергии. Если фильм и призывает нас помнить кого-либо, то именно Праведников народов мира. Мужчин и женщин, которые рисковали своими жизнями, чтобы спасти других людей. Им фильм и воздаёт почести. Это фильм не о поминовении жертв и не об осуждении палачей. В нём есть специфически еврейский настрой — стремление всегда выбирать жизнь. Мы не демонстрируем ужасы и не впадаем в какие-либо теории, а просто выражаем это отношение к жизни.
Когда я приступил к работе над экранизацией, меня искушала мысль показать саму жизнь в лагерях, но Жан-Клод сказал: «В этом нет нужды. Это не наша задача». Тогда я оставил эту идею и доверился чутью Жан-Клода. Он всегда стремится найти повод для улыбки, несмотря на все кошмары. Это более умный и тонкий способ повествования, он оставляет более значимый след в душе зрителя.
Решение снять именно анимационный фильм тоже пришло из желания облегчить и стилизовать картины прошлого?
Мишель Хазанавичус: Да, анимация позволяет сделать повествование не слишком мрачным. Анимация — это второй уровень отстранения. Игровое кино изображает реальность, а в анимации даже само изображение нереально. Сам формат задаёт немалую дистанцию.
В сюжетах об Аушвице вопрос степени реалистичности становится отнюдь не праздным. С уходом последних выживших история перенесётся в плоскость вымысла. Сегодня от двадцатилетнего парня Аушвиц так же далёк, как от меня в его возрасте был далёк Закон о разделении церквей и государства 1905 года. Это огромное расстояние. Для юных всё это уже истории из далёкого прошлого. И нужно это принять и даже отчасти суметь десакрализировать эти события. Мы находимся в поворотной точке в плане воплощения лагерей смерти в искусстве. Последние свидетели умирают, мы уже находимся совсем не в том положении, в котором находился Клод Ланзманн (режиссёр «Шоа» — одного из самых известных документальных фильмов о холокосте. — прим. ред.), — нам приходится переходить в плоскость вымысла. И анимационный формат лучше всего передаёт эту творческую необходимость.
Нереальность анимации допускает разнообразные формы стилизации и позволяет задать нужное расстояние от зрителя до событий. Это очень ценное свойство: оно позволило мне дойти до сути истории и при этом самому выбирать, что и как показывать. Например, если ты показываешь сцену в лагере, но не говоришь об ужасах, которые в нём происходили, ты вроде как немного врёшь, вроде бы отрицаешь историю. С другой стороны, если натуралистично показать всё, что там происходило, на это будет невозможно смотреть, это даже могут счесть непристойным. А анимация даёт возможность выдержать баланс, поэтому я считаю её наиболее подходящим форматом наравне с документальным.
Вы сохранили заглавие книги — «Самый ценный груз». Этот термин — «груз» — нацисты употребляли в отношении евреев. В заглавиях книг нередко можно найти психоаналитический комментарий к их содержанию. Сам фильм тоже можно назвать чрезвычайно ценным грузом.
Мишель Хазанавичус: Когда мы работали над фильмом, главным словом для меня была «скромность». Я хотел избежать вычурности в любом изводе. Это история о ребёнке, который ещё не умеет говорить, и о дровосеках, которые также скупы на слова. И Грюмбер заложил в историю свою иронию и сдержанность. Это глубокий гуманистический рассказ, в котором младенца тоже зовут грузом.
Несмотря на ужасающий контекст происходящего, просмотр этого фильма не станет травмирующим опытом. Это история о радости и оптимизме. И в этом и состоит особое изящество книг Грюмбера. Он очень много чего написал за свою карьеру — много сценариев, романов, рассказов, пьес и детских книг. Но, думаю, он 80 лет шёл к написанию именно этого произведения.
Умением говорить на серьёзные темы с лёгкостью и иронией отличался и Чарли Чаплин.
Мишель Хазанавичус: Я старался сделать фильм не слишком многословным. Я решил, что это подходит как теме повествования, так и моим не слишком словоохотливым персонажам. Признаюсь, что люблю снимать фильмы, в которых особо нет диалогов.
Непосредственно о Чаплине я думал при работе над одной конкретной сценой. Сценой воссоединения отца и дочери в польской деревне. Эта сцена отняла у меня немыслимо много времени. Почему отец не сказал дочери, кто он? Почему он ушёл, когда узнал её? Эти вопросы сильно мучали меня. И вот к чему я пришёл. Отец смотрит на себя в зеркало и понимает, что стал призраком. Понимает, что не может навязать себя маленькой девочке, которая верит, что у неё есть мать. Что до девочки, она боится его, боится его обесчеловеченного вида. Отец видит перед собой два пути и предпочитает уйти. Будто повторяет свой акт самопожертвования ради блага своей дочери.
Когда я работал над этой сценой, я думал о финале «Огней большого города», в которых нарратив выстроен очень чётко и все мысли героев становятся кристально ясны. Зритель может не только понять, но и прочувствовать эмоции персонажей. Когда речь идёт об эмоциях, тишина говорит громче слов. И в кино, и в жизни.
В фильме есть несколько сцен, вроде той, что вы сейчас описали, когда минималистичными средствами вы добиваетесь большего эффекта. Мне вспоминается сцена прибытия в лагерь, когда женщину и ребёнка отправляют в газовую камеру: мы видим, как они проходят на заднем плане, исчезают, а экран темнеет. Затем члены зондеркоманды забирают тела, чтобы сжечь их. Это уже более натуралистично, но не слишком жутко, потому что выполнено посредством анимации.
Мишель Хазанавичус: Это важное достоинство анимации. Ты можешь отстраниться от натурализма, дать зрителю больше пространства. Чем меньше ты показываешь, тем больше предполагаешь, — тем больше зритель участвует в повествовании, использует своё воображение, играет более деятельную роль в процессе. Ты оставляешь зрителю выбор. Он сам решает, насколько сильно он хочет эмоционально вложиться в ту или иную сцену. Мне очень нравится этот баланс.
Но одной анимации для создания дистанции недостаточно. Я старался добавлять дополнительные фильтры между зрителем и событиями. Освещение, дым, туман, звуки, упрощение персонажей до силуэтов. В сцене с массовыми захоронениями я старался избежать движения, показать почти не анимированные рисунки. Они символизировали остановку жизни. Герой приходит в царство мёртвых, из которого может выйти только призраком.
Эти сцены автоматически вызывают в памяти фотографии массовых лагерных захоронений, а также картину «Крик» Эдварда Мунка.
Мишель Хазанавичус: Может, вы и правы. Но, опять же, я не осознавал этого влияния. Сознательно я черпал свои представления о подобных ужасах из истории Руанды. Я был соавтором сценария и продюсером документального фильма о геноциде. Сам посещал места, где происходили эти немыслимые события. Во время работы над сценой с захоронениями я вспоминал деревню, в которой были сложены черепа жертв. Очень аккуратно, на самодельных полках. Это было невыносимое зрелище. Подобные коллекции можно увидеть и в Аушвице. Я создал десятки набросков к этой сцене, прежде чем пришёл к финальному варианту. В монтаже вместо окончательной версии долгое время держались мои первые раскадровки. В них была особая сила, что-то в них мне очень нравилось, и я очень долго не мог повторить этот дух в форме законченных кадров.
