1 июня состоялся цифровой релиз новой картины Малгожаты Шумовской «Приди ко мне». Это история о группе девушек, живущих в лесу с одним-единственным мужчиной, которого они называют Пастырь. Тимур Алиев поговорил с Малгожатой о коронавирусе, польском артхаусе, актёрах, исполнивших главные роли, и феминизме в Европе и Америке.
Photo: Shutterstock
О чём новая лента Малгожаты? Картина раскрывает уклад жизни культа, члены которого живут в лесу, подальше от цивилизации. Глава культа — мужчина, которого все зовут Пастырь. Все остальные — женщины, разделённые на две группы. Первая — жёны, роль которых заключается в удовлетворении сексуальных потребностей Пастыря. Вторая — дочери, что следят за хозяйством и следуют ежедневным ритуалам, восхваляющим главного и единственного мужчину в их жизни. Пока девушка Села готовится перейти из одной категории культа в другую, в общине грядут и другие перемены. Женщины во главе с Пастырем вынуждены покинуть лес. В путешествии в поисках нового места обитания внутри Селы проснётся неведомая ранее сила. Сила, с помощью которой девушка изменит прежний уклад жизни общины.
Малгожата, как вы себя чувствуете на карантине в Польше?
Я в порядке, вирус, к счастью, не подхватила. Мы достаточно быстро отреагировали на пандемию COVID-19. Польша закрыла границы, кажется, раньше всех в Европе. Сейчас, в конце мая, жёсткий карантин уже отменён, всё постепенно нормализуется, возвращается к обычному ритму жизни. Надо отметить, что благодаря оперативной реакции в Польше не было сильной вспышки вируса, как во Франции и Великобритании. Да, ситуация с экономикой сложная, но у нас, во всяком случае, нет такого количества смертей, как в других странах.
Вероятно, карантин нарушил ваши творческие планы?
Да, со съёмками пока трудно. Я всё это время работала над сценарием следующего фильма, о котором пока говорить не могу, — боюсь сглазить! Кинематографисты и студии Польши стараются помогать друг другу как могут. Пока не ясно, когда в стране снова откроются кинотеатры, ведь ситуация меняется каждый день. Предполагаю, что польская киноиндустрия нескоро придёт в себя. Думаю, как минимум ближайшие 1-2 года количество польских проектов будет минимальным.
Поговорим о вашей ленте «Приди ко мне». Во время просмотра казалось, что это синтез «Солнцестояния» Ари Астера и байопика «Секты» Чарли Мэнсона. Ориентировались ли вы на какие-то фильмы или сериалы во время работы над картиной?
Можете мне не верить, но на момент съёмок я не видела «Солнцестояние». Никаких параллелей с историей «Секты» Мэнсона я не закладывала. Смотрела несколько документальных фильмов про культы вроде «Дикой-дикой страны» на Netflix. Также в поисках вдохновения пересматривала старые картины — в частности, «Пикник у Висячей скалы» Питера Уира. Когда «Приди ко мне» показали в Торонто, пресса в первую очередь взялась сравнивать мой фильм с «Солнцестоянием». На интервью я даже немного растерялась, ведь ленту Ари Астера так и не посмотрела.
В отличие от «Лица» и «Тела», в «Приди ко мне» вы выступаете только в качестве режиссёра, а в разработке сценария участия не принимали. Как к вам попал этот сюжет?
История с «Приди ко мне» отличается от «Лица» и «Тела». Меня как режиссёра пригласили американские продюсеры «Одержимости», Дэвид Ланкастер и Стефани Уилкокс. Они предложили мне снять фильм на базе сценария из «Чёрного списка» (список наиболее интересных проектов, ежегодно публикуемый на основе опроса руководителей киностудий и продюсерских компаний. — Прим. автора). В США по сравнению с Европой совершенно другая модель создания кино. Англоязычный фильм с американским продюсером — совсем не то же самое, что польский артхаус в Европе за деньги государственного культурного фонда. Конечно, пришлось немного поработать над адаптацией сценария под моё режиссёрское видение и достаточно небольшой по американским меркам бюджет.
Насколько я понимаю, это ваш первый англоязычный проект. В некотором смысле вы вслед за Йоргосом Лантимосом, Асгаром Фархади и другими режиссёрами продолжаете «крестовый поход» на англоязычный рынок.
Это вполне логичное желание зарубежных режиссёров — делать кино на английском языке. Благодаря этому у меня гораздо больше возможностей: можно поработать с лучшими на планете актёрами, пригласить в свой проект звезду. В конечном счёте цель любого в мире режиссёра — чтобы как можно больше людей посмотрели твоё кино. Китайцы ещё не захватили мир, поэтому универсальный язык коммуникации между людьми — пока ещё английский. Для фильма не на английском языке большая аудитория — это редкость.
Но бывают и исключения, как, например, «Паразиты», снятые на корейском языке и взявшие «Оскар».
Да, замечательное кино. Думаю, историю голосования американской киноакадемии за корейский фильм профессионалам индустрии ещё предстоит как следует осмыслить. Возможно, в будущем что-то поменяется.
И «Лицо», и «Тело» — проекты со сравнительно небольшим бюджетом. Насколько «Приди ко мне» больше в финансовом плане?
Вы будете смеяться, но фильм сделан всего за 3 миллиона долларов. И на «Лицо», и на «Тело» мы с продюсерами потратили гораздо больше!
Почему же американские продюсеры не выделили на ваш проект больше денег?
Честно сказать, я в них не особо нуждалась. Большие бюджеты многое портят. Да, я бы не отказалась взяться за проект, оцениваемый в 10-20 миллионов долларов, но не больше. Там, где фигурируют большие деньги, неизбежно начинаются проблемы. Режиссёр как автор всего процесса на таких проектах полностью теряет свою независимость. Не верьте никому, кто говорит иначе. А фильмы в диапазоне 10-20 миллионов подразумевают большую степень творческой свободы.
Главная актриса картины, Рэффи Кэссиди, ранее снималась в «Вокс люкс» Брэйди Корбета, «Убийстве священного оленя» Йоргоса Лантимоса и «Союзниках» Роберта Земекиса. Как она появилась в вашем фильме?
Это было довольно просто. Рэффи прочитала сценарий, который мы ей отправили, — он ей понравился, она согласилась приехать на пробы. Накануне кастинга, как она рассказывала позднее, Рэффи за ночь посмотрела две мои предыдущие ленты и очень ими вдохновилась. В итоге она успешно прошла кастинг. Вообще, Рэффи — достаточно открытая актриса, с ней легко было договориться на съёмочной площадке. Никаких сложностей в работе не возникло.
А главный актёр у вас — вылитый Иисус! Вероятно, на кастинге вы прикладывали к лицам актёров Туринскую плащаницу — иным образом объяснить сходство я не могу.
Ох, эти времена, когда можно было касаться других людей! (Смеётся.) Плащаницу не прикладывали, но схожесть с ликом Христа искали намеренно. Михиль Хаусман подошёл идеально, до кастинга я видела его в одной из ролей у Жан-Марка Валле в «Дикой». Конечно, «Приди ко мне» имеет и религиозный подтекст. Бог ведь тоже своего рода пастырь рода человеческого. Наш земной Пастырь просто перенял небесную модель.
Сцена на холме, когда Села, героиня Рэффи Кэссиди, обнаруживает кровь от первой менструации и камера вращается вокруг девушки, в точности повторяет ту, где вы изображали строительство гигантской статуи Иисуса Христа в «Лице».
Какой вы внимательный! Да, эта небольшая отсылка к предыдущей картине. Я делаю так в некоторых своих фильмах. Вроде бы мелочи, но мне нравится. Кстати, в «Лице» есть схожий референс на один из эпизодов «Тела».
В нескольких эпизодах фильма появляется баран, который внимательно наблюдает за Селой. Кажется, будто это Зверь, перекочевавший из фильмов Роберта Эггерса «Ведьма» и «Маяк». Можно ли назвать «Приди ко мне» феминистическим пост-хоррором, главное зло в котором — мужчина-насильник?
Да, пожалуй, именно к такой категории я бы свой фильм и отнесла. Что касается параллелей между Зверем в лентах Эггерса и бараном в «Приди ко мне»... Дело в том, что мой оператор (Михал Энглерт — оператор всех фильмов Малгожаты и её бывший муж. — Прим. автора) — большой поклонник работ Джарина Блашке, который снимал и «Ведьму», и «Маяк». Поэтому наши ленты, возможно, имеют нечто общее — например, схожие ракурсы. Но наш баран хороший, злом во плоти он не является.
В России некоторые женщины, работающие в киноиндустрии, открещиваются от идей феминизма и сестринства, которые вы поднимаете в вашей картине.
А чем они это объясняют? Мне кажется, если ты женщина, то быть феминисткой абсолютно естественно. Это как чистить зубы по утрам.
Например, популярная российская актриса Оксана Акиньшина недавно заявила, что феминизм непременно связан с обидами, внутренними страхами или личными неудачами.
Чушь собачья! Ни феминизм, ни тем более сестринство не объединяют женщин исключительно на почве каких-либо проблем или обид. Для этого есть группы взаимопомощи, как в «Бойцовском клубе», а феминизм здесь совершенно ни при чём.
В «Приди ко мне», помимо прочего, вы поднимаете тему женского насилия и токсичности патриархальной системы. Насколько велик масштаб этих проблем в польском обществе?
К сожалению, у нас это большая проблема. Преимущественно в сельской местности, но и в крупных городах тоже. Мы с небольшой группой режиссёров стараемся говорить об этом, выступаем против замалчивания этой проблемы в польском обществе. В Польше, конечно, масштаб не так велик, как в США, однако в нашей стране сильна патриархальная система со всеми её недостатками.
То есть волна #MeToo до Польши не докатилась?
Нет. И я думаю, что это очень плохо. Индустрия в стране довольно маленькая, все знают друг друга десятки лет. Всем известно, кто «польский Харви Вайнштейн», — поверьте, таких не один и не два человека. Но люди боятся власти и влияния мужчин. Стоит женщинам открыть рот — они по щелчку пальцев выпадут из крохотной польской киноиндустрии, никто не будет с ними сотрудничать в первую очередь из-за страха последовать вслед за ними.
