«Небесный замок Лапута» Хаяо Миядзаки. Эта тревожная сказка в англо-футуристических декорациях стала поводом для очередных «Диалогов о кино». С японистом и преподавателем Института классического Востока и античности НИУ ВШЭ Юлией Магерой Вера Гиренко обсудила, как главному современному японскому сказочнику удалось совместить в одном контексте традиции японской созерцательности и сдержанности, отсылки к европейской культуре и предупредить человечество о непоправимых ошибках.
Кадр из м/ф «Небесный замок Лапута»
— Юлия, анимация Миядзаки — это плод японской культуры или, наоборот, что-то нетипичное для неё?
— Думаю, и то и другое. На становление Миядзаки как аниматора повлияли разные культурные течения. Всем известен факт, что окончательное решение стать аниматором он принял после того, как посмотрел мультфильм Льва Атаманова «Снежная королева». Так что уже на этапе выбора профессии очевидно влияние на Миядзаки советской традиции. Кроме этого, он сам отмечал, что сильное воздействие на него также оказала англоязычная литература. В частности, летающий остров Лапута фигурирует у Джонатана Свифта в его «Приключениях Гулливера». К тому же посёлок, где живет главный герой «Небесного замка…» мальчик Пазу, «списан» с шахтёрских городков Уэльса, где в молодости бывал Миядзаки.
Мне кажется, что успех японского аниматора основан на том, что он сочетает образы традиционной японской культуры с европейской тематикой. Нередко он самым очевидным образом переосмысливает образы традиционной мифологии. Например, добродушный котобус из фильма «Мой сосед Тоторо» — это трансформированный образ кота-оборотня бакэнэко из страшных японских сказок, который по достижении определённого возраста превращается в монстра. Кроме того, эти странные персонажи — отсылка к традиционным верованиям японцев в то, что вся природа обожествлена, в различных объектах есть души. Иногда эти души воплощены в существах ёкай, сущность которых почти всегда монструозна.
— Монстров у Миядзаки предостаточно. Особенно в «Унесённых призраками».
— Да, там есть персонаж дед Камадзи, который напоминает паука. В японской мифологии образ паука Цутигумо, или дословно «земляной паук», — это злодей, который заманивает своих жертв с помощью наваждения или оборотничества, принимая облик человека. И Чёрные чернушки — духи сажи, которые появляются и в «Моём соседе Тоторо», и в «Унесённых призраками». Все эти новые монстры — «изобретение» Миядзаки, основанное на традиционных японских ёкай. При этом любопытно, что часто они у него становятся положительными персонажами. Дед Камадзи, который живёт в подвале котельной и в прямом смысле близок земле, самым первым помогает девочке Тихиро.
Кадр из м/ф «Унесённые призраками»
— Насколько могу судить, во вселенной Миядзаки нет зла, есть заблудившееся добро. В «Небесном замке Лапута» предводительница пиратов оказывается хотя и вредной, но при этом очень милой старушкой.
— В японской культуре вообще нет жёсткого противостояния добра и зла. Многие персонажи кажутся отрицательными в начале мифа, но потом раскрываются как уязвимые, способные к трансформации. Например, в мифах «Кодзики» рассказаны разные истории взаимоотношений богов. Один из рассказов посвящён истории противостояния Сусаноо, бога океана и бурь, и его сестры, богини солнца Аматэрасу. Сусаноо ведёт себя непочтительно по отношению к сестре, но потом он становится героем, борется со змеем, спасает девушку. То есть злобный бог — это не приговор, он способен проявлять и другую сторону своего существа.
То же самое и у Миядзаки. В «Ходячем замке» Ведьма Пустоши сначала превращает главную героиню в старуху, а потом, когда теряет магическую силу, сама оказывается беспомощной и нуждающейся в теплоте и поддержке — мы видим её совсем в другом образе.
— Почему такого не случается с отрицательными персонажами в «Небесном замке…»? Они ведь так и остаются злодеями.
— Не всегда этот принцип трансформации отрицательного героя действует. Иногда даже у Миядзаки этого не происходит.
— Визуально японская анимация очень отличается от европейской, американской и российской. Японские «мультяшки», как правило, нарочито эмоциональны. Они броско, ярко проявляют свои чувства. Как это связано с японской культурой?
— Если говорить сугубо о жанре аниме, то он родился как коммерческий жанр, появившийся на основе манги, которой важно было доступно отображать эмоции персонажей. Так как манга — это достаточно статичный медиум, необходимо было изображать чувства и переживания преувеличенно, чтобы они были однозначно поняты читателями. В аниме тоже было важно давать максимально понятные и гиперболизированные эмоции. Постепенно это стало общим правилом, которое распространилось на весь жанр.
Яркое выражение эмоций также связано с традициями японского театра Но. Это театр в масках, где актёры двигаются плавно, а действие в целом развивается не так уж динамично. Но между актами постановки театра Но происходили комические вставки — весёлые, полные юмора, которые были призваны разрядить обстановку, созданную предельно серьёзным спектаклем. То есть для японского зрелища в принципе типично переключение со сдержанных эмоций и мимики на яркие и бурные переживания. Это перешло и в аниме.
Ну и не будем забывать, что в целом для японской анимации типична концентрация на чувствах персонажей, а не на их действиях, как, например, в американских мультфильмах. Возможно, это связано с тем, что в обычной жизни японцы не очень эмоциональны. У них не принято выражать чувства, нужно быть очень сдержанным. Анимация — одна из немногих сфер, где для чувств нет никаких запретов, и это компенсирует необходимость следовать строгим нормам этикета.
— Что Миядзаки привнёс в визуальную культуру японской анимации?
— Я думаю, что новизна эта связана с синтезом. Например, в «Небесном замке…» ностальгическая атмосфера XIX века сочетается с футурологией, в частности, со стилем steam punk и жанром мéха. Сплав старого и нового приводит к иным визуальным эффектам. Так что вполне можно говорить о новой визуальной культуре.
Кадр из м/ф «Небесный замок Лапута»
— У Миядзаки много пейзажей ради пейзажей, которые ничего в сюжет не добавляют, но будто ставят повествование на паузу. Это что, восточная созерцательность?
— Именно! Мы просто наблюдаем за течением обычной жизни, а не за погонями и перестрелками. По сути, больше ничего и не нужно. И оказывается, что повседневность может быть прекрасной. Принцип медитации — просто наблюдать. Как Сита и Пазу наблюдают в «Небесном замке…» за облаками.
Кстати, мне кажется неслучайным то, что у Миядзаки персонажи — это всегда дети, которые на время теряют контакт со взрослыми. Это связано вовсе не с тем, что анимация — «детский» жанр (это совсем не так). Взрослые устраняются из сюжета потому, что в детях человеческая доброта наиболее проявлена. Они сохранили в себе способность общаться с миром и видеть его красоту. В «Моём соседе Тоторо» только дети видят лесных духов, в «Небесном замке Лапута» девочка Сита оказывается обладательницей волшебного камня, дающего способность летать. Возможно, дети как главные персонажи — это ещё и способ обратиться к ребёнку в каждом взрослом.
Созерцательность связана у Миядзаки и с экологической темой, которая понимается в широком смысле: не только как экология внешнего пространства природы, но и как экология внутреннего состояния человека. И там и там не должно быть загрязнений — таков императив японских традиций, которому следует режиссёр. Поэтому так много внимания японцы уделяют ритуалам очищения. Напрямую это выражается в «Унесённых призраками», когда призраки приезжают из разных концов света, чтобы попариться в бане.
— Как бы вы сформулировали, о чём «Небесный замок Лапута»?
— Это авторская анимация о технологиях и ответственности человека. Моральная дилемма в том, как использовать новые возможности: во благо или во зло.
