В прокате, щурясь из-за дыма, на большом экране можно посмотреть «Кофе и сигареты» Джима Джармуша — культовую ленту, диалоги из которой разбирают на цитаты. Вероника Хлебникова рассказывает про абсурдные разговоры и скитания между жизнью и смертью.
Кофе и сигареты. 1986–2003
Джим Джармуш растянул удовольствие от «Кофе и сигарет» на 17 лет съёмок, глотков и затяжек. Артисты и музыканты, с которыми он успел поработать на съёмочной площадке за эти годы, появляются здесь под собственными именами — Игги Поп и Том Уэйтс, Билл «День сурка» Мюррей, Стив Бушеми, Роберто Бениньи, просивший сигарет от икоты ещё в фильме «Вне закона», Кейт Бланшетт в паре с самой собой, но брюнеткой, GZA и RZA, Альфред Молина и Стив Куган — нечто вроде документального альманаха в стиле Льюиса Кэрролла. И если продолжать аналогии, то кино Джармуша — центральный элемент на сумасбродной оси между белым вигвамом Дэвида Линча и планетой Меланхолией Ларса фон Триера, средоточие медитации и магии, реинкарнации, геометрии и резонанса просвечивающих и отражающихся друг в друге вселенных.
Монохромные «Кофе и сигареты» устроены как серия более-менее абсурдных разговоров, которые в основном не клеятся. Две точки съёмки, фронтально и сверху — на тёмные зрачки кофейных чашек.
За столиками в чёрно-белую клетку развязываются меланхоличные раунды спарринга белых и рыжих, независимо от цвета кожи, клоунов, добрых и злых близнецов. Белые слегка куксятся, рыжие пламенеют вполсилы, и по исполнению это чистая лирика. Намеренно скромные в синтаксисе и грамматике фильмы Джармуша оттягиваются в диалогах. Он припоминает людей из пятидесятых, предпочитающих к кофе пироги, но сам из другого племени, как в прозе питерского Вадима Шефнера, различавшего чепьювинов и чекуртабов — человеков, пьющих вино, и человеков, курящих табак.
В 1993 году новелла под номером 3 «Где-то в Калифорнии», где Том открывает Игги прелесть завязки: «Я завязал и теперь могу спокойно выкурить сигарету, ведь я бросил», — получила каннскую «Золотую пальмовую ветвь» в конкурсе короткометражек. К 2003 году разрозненные во времени скетчи сложились в декамерон психоделических коанов на основе самых приветливых из психоделиков. Для одного из персонажей кофе на ночь ускоряет сновиденья, те мелькают, только их и видели. Одиннадцатый, финальный, аккорд концептуального альбома — всеобъемлющая эпитафия тому, что достойно жизни и смерти, любви и внимания и однажды неизбежно закончится.
Он мог быть также послесловием к «Мертвецу»: двое стариков на военном заводе, то есть в самом центре адского города Machine, в свой кофейный перерыв представляют, что кофе — это шампанское, пьют за Париж 20-х, за Нью-Йорк поздних 70-х, и оси мира вдруг сходят с привычных орбит, извлекая музыку сфер — божественную песню Малера Ich bin der Welt abhanden gekommen в исполнении Дженет Бейкер, прощание с миром, для которого ты «отныне потерян».
Так звуковым аттракционом закольцовывается и сбывается гипотеза про Землю как проводник акустического резонанса, высказанная в скетче «Джек показывает Мэг свою катушку Теслы», разыгранном Джеком и Мэг Уайт из White Stripes.
Это также идеальный пролог к «Пределу контроля», где люди не от мира сего, их искусство и праздник, который всегда с ними, состоят в заговоре против того, что делает мир нечувствительным к красоте и поэзии, а ноты застревают в молекулах дерева скрипичной деки.
Если неуклонно следовать каким-то простым внешним правилам, внутри высвобождается больше энергии, и в революционном манифесте «Предел контроля» те же ритуалы, которые невозможно не любить: две чашки эспрессо, два спичечных коробка, один предназначен визави, другой исчезнет во внутреннем кармане. Когда в «Патерсоне» Джармуш снова возьмётся за спички, то втиснет в фильм элегию Рона Паджетта об их зажигательных поцелуях с сигаретами, а идея близнецов будет решена сюрреалистическим способом: близнецами становятся город и человек, Патерсон в Патерсоне. Плечи Патерсона, склонившегося над тетрадью со стихами, отражаются в улицах Патерсона, по которым он ведёт свой автобус, в лобовом стекле плывёт город.
Джармуш, однажды узревший небесную гармонию в нелепице, верит в интернационал странных душ. Его богема способна, вопреки истории вопроса, устроить заговор — никакого предела, никакого контроля, а «тем, кто считает себя важнее других, — дорога на кладбище, там они узнают, что такое мир на самом деле».
В принципе, наше дело табак, ласково сообщает фильмография Джармуша, гипнотически выпуская залпы подсвеченных великим оператором Робби Мюллером и столь кручёных колечек, что другие апокалипсисы now курят за углом кинотеатра.
На сегодняшний день последняя его картина — «Мёртвые не умирают», где полицейский участок силами Билла «День сурка» Мюррея, Адама Драйвера и Хлои Севиньи — местной Люси Моран из приёмной шерифа, если вспомнить странные происшествия в Твин Пикс, — противостоит концу света, который до одури смахивает на повседневную жизнь в эпоху развитого потребления.
Слова Фридриха Рюккерта для упомянутой выше песни Малера в эпилоге «Кофе и сигарет» идеально описывают ситуацию героев Джармуша, обитающих в мире мёртвых норм и насилия, но словно бы всегда по ту сторону: «Мне нет никакого дела до того, считает ли мир меня умершим, я даже не могу ничего сказать против, ибо действительно я умер для мира». Они мертвы для мира именно потому, что слишком живы и восприимчивы к смеху, грусти и рифмам, свои в стране странных и страннее рая. Кино Джармуша с его гитарными риффами Нила Янга и само по ту сторону.
Перемещение по Джармушу — вне осей ординат и абсцисс. Рай — ни справа, ни слева, не во Флориде, так, даст Бог, в Айове. И есть право по дороге свернуть. Так и поступали его персонажи до самого последнего времени.
И вот оказалось, что скитаться между жизнью и смертью больше нет смысла. Мёртвые уже здесь, пьют шардоне, ловят вайфай, принимают решения. Зомби из его последнего фильма — всего лишь тошная разлагающая среда, душная рутина, которая агрессивно набегает на островки безмятежной и святой глупости в убежище тихих, дурацких разговоров между боями вялотекущего zомби-апокалипсиса.
