Оседлавший шторм: памяти Вэла Килмера

2 апреля ушёл из жизни Вэл Килмер. Актёр-перфекционист (и иногда экшен-герой) с грустным взглядом трагика, в разное время игравший как Бэтмена, так и Джима Моррисона. О пути Килмера и сопутствующих ему парадоксах рассказывает Антон Фомочкин.

С детства воображать себя Бэтменом, прыгая с тарзанки или заныривая в домик на дереве, что в бэт-пещеру, куда приятнее, чем взаправду надевать его костюм. Едва ли в 90-х этот латексный кокон давал возможность сделать полный вдох. Тебе помогают встать. Тебе помогают сесть. Хорошо, если в этой чернющей глухоте удаётся услышать что-то, кроме своих мыслей. Открытыми остаются только губы, по которым (+ волевой подбородок) гики обычно и выносят вердикт — подошёл/не подошёл.

Примерно та же стеснительная разница разделяет грёзы стать кинозвездой и недовольство блокбастерной песочницей. Например, когда режиссёр отмахивается репетировать с тобой текст (и искать роль), какую бы шизофазическую белиберду ни приходилось произносить. Это же не Шекспир, тем более когда массовка состоит сплошь из затонированных монструозными накладками и килограммами грима зверолюдей. Но чем типаж — не бэт-маска? Килмер, заправская выскочка из Джульярда, по молодости переигравший в театре примерно всех депрессивных фаталистов от Гамлета и фон Моора до Ореста и Макбета, на съёмках Бэтмена страдал не от тяжести плаща. Пока Томми Ли Джонс и Джим Керри паясничали и были свободны — хоть плясать, хоть стоять на голове, — он таковым не был. И дело даже не во втором удушающем слое кожи.

Эту двойственность — на расстоянии двадцати лет от последнего стомиллионного блокбастера — фиксировала VHS-элегия «Вэл», где понурый, едва оправившийся от болезни Килмер путешествует по своим прошлым жизням, заглядывая на ретроспективные показы и автограф-сессии. Его безмолвную (с усилием хрипеть тот мог, только нажав специальную кнопку на трахее) осень жизни освещало холодное мерцание экрана с трансляцией архивных записей, которые актёр вёл годами, доставуче преследуя семью и коллег с камерой наперевес.

Здесь-то и начинается развенчание голливудского мифа о Килмере как о проблеме. Как там пел Элвис? If you are looking for trouble, Just look right in my face. 

Поговорим о Вэле. Должно быть, с этого захода лет тридцать назад начиналось несметное количество студийных летучек. Тот самый храбрец, что едва не перещеголял Марлона Брандо в том, как пересидеть оппонента в трейлере и не явиться на площадку. А если приходил вовремя, бывало, уворачивался от запущенной в него гири в двадцать килограмм — биф с Томом Сайзмором на «Красной планете» закончился тем, что продюсер в случае драки попросил хотя бы не бить Килмера по лицу. Обошлось. Драка, конечно, была, но прицельно.

Однако на самом ли деле Вэл мотал нервы функционерам каприза ради? В «Острове доктора Моро» он и правда сниматься не хотел. Зато, как доказывает хроника, почтенно раскачивал блаженно лежащего в гамаке Брандо (ради совместной работы с кумиром контракт и был подписан) и тихо ненавидел режиссёра Франкенхаймера, которого прельщал договор на три будущих фильма, если он умудрится закончить этот. Но причиной всем производственным взбрыкам (успевшим стать байками) — совсем не взбесившееся эго, а всё тот же джульярдский перфекционизм.

Его вечный конфликт — несоответствие внутреннего внешнему. 

Ему бы брать пример со своего заклятого бадди по «Топ Гану» и носиться по крышам, преследуя очередного мирового злодея. Но даже в этом амплуа Килмеру нужен был челлендж. Потому-то он и согласился на «Святого», окрашенный в ультрамариновые тона экшен про отапливаемую дровами Москву (зато город играет себя сам), по которой снуёт великий вор с артистическими замашками. В кадре все гоняются за инновационной техноформулой по выработке бюджетной формы энергии, но вряд ли эти авантюристские бредни волновали Вэла так, как восхищали усы на пол-лица и другие маскировочные атрибуты нескончаемой череды перевоплощений, за которыми таился один и тот же печальный взгляд трагика.

Наверное, запусти кто-то в 90-х ремейк «Добрых сердец и короны», Килмер брал бы прослушивание штурмом. Один из наиболее трогательных моментов его именной документалки — вырезки из сделанных с недюжей выдумкой инициативных самопроб. Кубрик запускает «Цельнометаллическую оболочку»? Вэл записывает один и тот же монолог об убийстве в нескольких лицах (причёсках, акцентах), а после покупает билет до Лондона, чтобы вручить режиссёру запись лично. Скорсезе продолжает снимать кино? Килмер просто делает длиннющий монохромный оммаж, где представляет себя кем-то из «Славных парней». Не сработало. Толк был только от кавера на Моррисона — но в Голливуде тех лет нанять кого-нибудь другого играть солиста The Doors было бы форменным кощунством.

Поэтому карьера Килмера и напоминает полумеру. Когда ему попадались режиссёры вроде Манна или Стоуна, можно было впасть в фаталистскую лихорадку, знакомую со студенчества, и играть своих героев с самурайской готовностью совершить на экране харакири.

Во всех других случаях он старался на убой там, где другие обычно что-то играючи воображали. Увядая в роли Дока Холлидея из «Тумстоуна», Вэл размахивал кольтом с той же самоотдачей, что и морозил почки, лёжа на забитом льдом матрасе, — лишь бы убедительно показать бледнеющую кульминацию туберкулёзного ада своего героя. Он, как прилежный отличник, раздирал в кровь пальцы, мучая гитару для съёмок «Совершенно секретно», — обычно о таких жертвах рассказывают, номинируясь на «Оскар», — но по режиссёрскому велению (кого-то из Цукеров) всё равно «имитировал» струнное соло, ведь так веселее.

Почти все ключевые сцены в фильмографии Килмера — синергия физики и шаманизма. Будучи по-земному тяжёлым, в эти моменты он становится почти невесомым, как в канонической подводной драке из фильма Цукеров, где, отправив противника в плавный нокаут, он невозмутимо натягивал на голову промокшую шляпу, чтобы покрасоваться перед куртизанкой в салоне.

Его Крис Шихерлис из «Схватки» — самый пластичный герой грандиозного манновского балета. Достаточно вспомнить классическую полуденную кошки-мышки-перестрелку после ограбления банка. Длинноволосый и растрёпанный, Килмер, будто бы понимая, что актёр по своей природе уходящая натура, в заключительный раз во всей красе демонстрирует своё юношеское обаяние. Тогда в его лице ещё узнавалась эта задиристая детскость, которую он так ловко до того противопоставлял обречённости (и осознанию, выжиданию смерти) Джима Моррисона. Когда он получил бракоразводные бумаги прямо на съёмках «Острова доктора Моро», что-то в нём будто бы сломалось. В «Святом» Килмер выглядел заматеревшим, и дело не в физической форме. Так же на наших глазах менялся и Крис Шихерлис, когда, стоя под окнами, считывал сигнал супруги (Эшли Джадд). Сползала его улыбка. Тускнели глаза. После прощания с супругой взглядом Криса пробивала холодная дрожь. Зябко было и нам.

А может, когда столь одержимо примеряешь на себя образ проклятого поэта, сам невольно забираешь эту метку?

Не просто так в «Поцелуе навылет» Шейн Блэк задействовал двух знаковых аутсайдеров-артистов одного поколения, которым по молодости то и дело приписывали неконтролируемую сложность. Где потом оказался Роберт Дауни — младший — известно; вероятно, его банковский счёт в обналиченном виде легко мог бы сравниться с денежным бассейном Скруджа Макдака. Килмер же застрял в исповедальном лимбе копполовского «Между» и более его не покинул. Даже его трогательное появление во втором «Топ Гане», эпизод скорее из параллельного мира, где боли куда больше, нежели в опоясывающей Тома Круза лучезарной ура-реальности этой франшизы.

Последний раз лицо Моррисона появляется в The Doors в расфокусе. Именно там мелькает и килмеровский Элвис (аутентичный как в походке, так и силуэте) из «Настоящей любви» Тони Скотта — наказывая главному герою немедля поехать и пристрелить сутенёра. Во многих ролях Килмера также виделось нечто потустороннее — ведь иначе как мистикой финальный побег Шихерлиса не назовёшь. Именно ему Манн дозволил остаться свободным. Представим, что это повторилось вновь.