11 июля иранскому кинорежиссёру Джафару Панахи исполнилось 65 лет. Его вклад в кинематограф не ограничивается только выдающимися профессиональными достижениями. С его именем связано рождение солидарности в киносообществе. Подробнее о большом режиссёре и человеке рассказывает Вероника Хлебникова.
В фильмографии Панахи есть все главные призы самых влиятельных кинофестивалей мира — Берлина, Венеции, Локарно. В этом году пришёл черёд Каннского фестиваля, где фильм Панахи «Простая случайность» отмечен «Золотой пальмовой ветвью». Прошло 28 лет с тех пор, как каннское золото получил его учитель, классик иранского кино Аббас Киаростами за фильм «Вкус вишни». Панахи тогда заканчивал фильм «Зеркало». Киаростами известна красота одиноко стоящего дерева. Панахи вспоминает это в «Простой случайности». Дерево на пустоши, автомобиль, лопата, выкопанная могила и невозможность отправить туда человека — вот из чего состоит его новый фильм.
По сценариям Киаростами поставлены две картины Панахи. Дебютный «Белый шар» стал путешествием за идеалом в реальность. «Багровое золото» выросло из дружеских разговоров, за которыми режиссёры коротали долгую поездку, обсуждая случай из газетной криминальной хроники.
В фильме Киаростами «Через оливы» о съёмках фильма и безответной любви ассистент режиссёра Джафар Панахи появляется среди артистов в роли себя самого, только с густыми усами. Панахи почти 34 года, и он готовится снять первый полный метр. В следующем 1995 году его фильм произведёт международный фурор, получит «Золотого леопарда» в Локарно и будет причислен к «нео-неореализму» — то есть новому витку итальянского неореализма, кинематографа о простых душах в непростых обстоятельствах, с его великими «Похитителями велосипедов», которых не один Панахи называл среди самых любимых фильмов.
Ей не нравится!
Сказочные золотые рыбки пленили маленькую героиню «Белого шара». Они будто танцуют, когда шевелят длинными плавниками. Надо уговорить маму купить одну за 100 туманов. Очарованная малютка упрямо спешит к мечте, наперекор всем препятствиям, включая безликую мужскую толпу, факиров, змей и элементарное равнодушие, чтобы воссоединиться со своим идеалом. Её вера во взрослых, в чудеса и в красоту мира претерпевает серьёзные испытания. Но в себе она не сомневается и не отступит от желаемого. Действие фильма начинается за полтора часа до празднования Новруза — мусульманского праздника нового года в канун весеннего равноденствия — и эти полтора часа погружают в острые переживания ребёнка, находят их отражение в мире, где у волшебства есть своя цена. Камера вглядывается в огорчённое до слёз и озарённое надеждой детское лицо, в городскую жизнь, сосредоточенную на своих мелочных задачах. Немного эмпатии найдётся у пожилой дамы и афганского мальчишки из беженцев — продавца воздушных шаров.
Фильм слегка высмеивает приторную умилённость детством в иранском (и не только) кино и показывает рождение сильного характера.
Непосредственное влияние Киаростами сказалось во втором фильме Панахи «Зеркало». Режиссёр неожиданно и эффектно подрывает его почти документальную реалистичность, вводя в кадр съёмочную группу, а в сюжет — съёмочный процесс. Если малышку из «Белого шара» неотступно ведёт очарованность идеалом с танцующими плавниками, то слегка подросшая Мина (Мина Мохаммад-Хани) в «Зеркале» сталкивается с разочарованием и впадает в ярость. Праздник её непослушания маскирует историю бунта, если и возможного в иранском кино, то только в детском исполнении. Маленькая женщина восстаёт против роли, которую уготовил ей иранский кинематограф. Она сбрасывает платок, срывает бутафорский гипс и заявляет, что сниматься больше не будет. Этот громкий протест исполнен отвращения к навязанному семилетней актрисе образу жалкой беспомощной плаксы, отданной на милость судьбы и встречных незнакомцев. Ей не нравится! Решительная Мина покидает съёмочную площадку, оборудованную в автобусе, и уверенно, без малейшего испуга и отчаяния преодолевает все препятствия и опасности огромного города, шаровой молнией прошивает улицы на пути домой, снятом словно скрытой камерой, в духе остросюжетного саспенса. Великолепный образ сопротивления и ролевая модель для всех, кто учится не поддаваться мягкому насилию и не идти на поводу неприемлемых стандартов, а слушать собственный голос. Не хочешь быть звездой глупого фильма, хочешь домой? Дуй домой! Кино тебя найдёт.
Что же касается киноспецифики, игровой фильм проходит в «Зеркале» стадии отрицания фильма и собственного отражения в документальном. «Это не фильм!» — впервые говорит Джафар Панахи.
Хороводы, мясорубки, водовороты
Его следующий фильм получил «Золотого льва» Венецианского кинофестиваля и был запрещён в Иране. «Круг» — фильм-эстафета, где выросшие девочки передают друг другу нить повествования, исчезая из сюжета на полуслове в темноту и отчаяние, ведь их детство давно закончилось. Это хоровод дев в опасности, где каждой угрожают страшные напасти. В Иране они никто, пока у них нет документов, денег или хотя бы мужа. Старуха стучит в окошко роддома и сокрушается о дочери, которая родила не мальчика, а девочку, и теперь её ждёт развод. Мать оставляет маленькую дочку на улице, чтобы её подобрали те, кто сумеет о ней позаботиться. Сбежавшая политзаключённая надеется сделать аборт, её мужа казнили, а прежняя подруга по заключению не может рисковать своим новым статусом и местом в госпитале. Все они — заключённые, только потому, что быть женщиной — преступление, и выхода нет. Окошечко, за которым дают жизнь новым людям, выглядит так же, как окошко в тюремной двери, и оно захлопывается. Круг замкнут, окружность охраняется, границы на замке.
Девушка без документов и сопровождения мужчины стремится уехать в край обетованный, но полиция проверяет автобус. Героиня узнаёт в пейзаже Ван Гога, репродукция которого продаётся в лавке старьёвщика, родной Разилик, рай на земле, ей знакомы эти холмы, вот место, где играли с братом, только художник забыл про цветы, прекраснее которых нигде не найти, в заколдованном месте, куда никогда не попасть.
Камера, как приклеенная, смотрит на юную героиню «Круга» с синяком над скулой. Оглядываясь на оживлённые улицы, на снующих вокруг торговцев и носильщиков, уличных музыкантов, камера возвращается и пьёт её луноликое лицо, светлый круг в чёрной рамке платка. Начиная с «Белого шара», кино Панахи — это галерея женских лиц. На них написана история Ирана.
Ещё более замкнутый круг Панахи очертил в 2003 году в своём самом безысходном фильме «Багровое золото». Герой гибнет в первой сцене, совершая ограбление ювелира. Фильм отматывает назад, чтобы сопроводить Хусейна по кругам ада, завершившегося двумя выстрелами в ювелирном магазине, и вместе с героем вернуться к неизбежному финалу. Тоска в том, что невозможно не сочувствовать огромному Хусейну, маленькому человеку. Не имея возможности вмешаться в невыдуманную историю из криминальной хроники, Панахи даёт нам увидеть эту добрую душу в больном грузном теле, эту медлительную повадку, увидеть и запомнить эти боль и добро. Хусейн — ветеран ирано-иракской войны и работает доставщиком пиццы. Не всегда он может попасть к заказчику. Если полиция оцепила дом и голодает в засаде на посетителей вечеринки — после исламской революции вечеринки с алкоголем и танцами для неженатых пар в Иране запрещены — Хусейн раздаёт солдатикам пиццу. Страдающего от посттравматического шока войны великана играет непрофессиональный актёр Хусейн Эмадеддин. Его героя перемалывают в мясо социальная несправедливость, одиночество и нестерпимое унижение. И тогда Панахи невидимо проходит с ним сквозь гибельный водоворот, будто взяв его за большую руку.
Репортаж с футбольного матча между Ираном и Южной Кореей, новости о забитых иранской командой мячах вклиниваются в действие «Зеркала». В комедии «Офсайд» в матч на стадионе между Ираном и Бахрейном вклинивается карнавал молодых болельщиц, переодетых мужчинами, так как иранским женщинам запрещено присутствовать на стадионах во время мужской игры ради защиты их целомудрия. Все они оказываются вне игры. Отзвуки запретного зрелища за кадром, бестолковые комментарии, игра между задержанными нарушительницами и их охранниками, сами способы обойти запрет становятся элементами последнего фильма Панахи, снятого им в 2006 году, до запрета на профессию. Принимая эту картину на Берлинском кинофестивале, мировая пресса кричала «Го-о-ол!» и подсчитывала очки в матче «Панахи — Иран».
Надёжно замкнутый круг
Смешение документального способа съёмки в гуще уличного трафика и раскрытой зрителю условности стало для Панахи — вслед за Камраном Ширделем, Аббасом Киаростами, Мохсеном Махмальбафом — действенным способом уйти от главного модуса иранского кино — притчи, столь удобной для обхода абсурдных требований правительственной цензуры в новом Иране.
Он выбрал полную противоположность безопасным аллегориям: хроникальный стиль, долгие планы лавирующей в потоке реальности камеры, работа с непрофессиональными исполнителями, подробные диалоги, в которых персонажи докапываются до сути, не всегда прямо связанной с предметом дискуссии. И вместе с тем он избрал судьбу: многократные аресты, домашние аресты, тюремные сроки, голодовки, запрет на профессию, изоляция, изобретение дистанционной режиссуры и того рода кинематографа, который Панахи в конце концов назовёт «Это не фильм».
Судьба Джафара Панахи уникальна не контекстом лишений, а неотступной решимостью продолжать своё дело и, вопреки всем запретам и ограничениям, так ясно показанным в его фильмах, снимать кино хоть из-за железного занавеса, хоть сквозь решётку. Сцена в «Белом шаре», где девочка сквозь прутья решётки смотрит на потерянную банкноту, необходимую для покупки золотой рыбки, предсказывает режиссёру его будущее и незабываемо тоскливый долгий план из-за решёток дачного дома в позднейшем «Закрытом занавесе».
В период правления Махмуда Ахмадинежада в 2010 году иранский суд признал Джафара Панахи виновным в «антиправительственной пропаганде и участии в акциях оппозиции» и приговорил к шести годам тюремного заключения, после объявления сухой голодовки заменённого на домашний арест. Ему на 20 лет запретили снимать фильмы и покидать Иран. Через 14 лет запрет сняли. За время ареста Панахи снял «Это не фильм», «Закрытый занавес», «Такси», «Три лица», «Без медведей». В 2022 году его снова арестовали во время процесса над его товарищем и коллегой. Режиссёр Мохаммад Расулоф был задержан после его высказываний в социальной сети о произволе правоохранительных органов.
За железным занавесом как за кадром
Наступает эра видеодневников, домашнего видео, фильмов из-под полы, «не фильмов», сделанных из ничего.
Фильм «Такси» использует в качестве медиума смартфон и автомобильный видеорегистратор, записывающий разговоры в такси, самом политическом виде транспорта. За рулём сам Панахи. Не имея права зваться режиссёром, он ведёт свой транспорт, объезжая вокруг света за полтора часа, благодаря затрагиваемым темам, и получает «Золотого медведя» Берлинале.
Главные кинофестивали считают долгом и честью включить опального режиссёра в состав жюри. На сцене Берлина и Канн пустуют его кресла с табличкой «Джафар Панахи». Снимавшаяся у Киаростами Жюльет Бинош выносит плакат с именем Панахи. Кинематографисты всего мира, от Стивена Спилберга и Роберта Де Ниро до российских кинокритиков, объединяются, подписывая письма в защиту коллеги. Роттердамский кинофестиваль в начале 2011 года обращается к иранским властям с призывом освободить режиссёра. Панахи своим блистательным отсутствием возвращает в кинопроцесс понятие солидарности и интернационала.
Тема изоляции, заточения стала для Джафара Панахи второй кожей. Если государство впаяло запрет на профессию и домашний арест, можно сидеть за плотными шторами и слушать, как волнуется мир снаружи. Для «Закрытого занавеса» Панахи написал сценарий, получивший «Серебряного медведя». Съёмками руководил Камбузия Партови. Хотя запрет на профессию формально не нарушен, правительство Ирана опротестовало решение жюри.
«Закрытый занавес» начинается с малого, он укутывает дом и оказывается не железным, а, напротив, проницаемым. Исламская республика, отловившая и казнившая десятки тысяч инакомыслящих, ведёт облаву на «нечистых животных» — собак. В доме на каспийском взморье укрываются писатель и его пёс. Писатель пишет сценарий, его играет Камбузия Партови, в чьих руках вскоре окажется камера видеодневника Панахи «Это не фильм». Шторы задёрнуты, но появляются незваные гости, бегущие от полиции. За ними в фильме появляется сам Панахи, все слои сюжета перемешиваются в этом мета-пироге о создании воображаемого фильма в условиях, когда любой фильм, любое воображение блекнут перед репрессивной реальностью, где даже собаки — враги народа. Если и за таким занавесом есть жизнь, социальные связи нарастают на косточке фабулы, количество персонажей увеличивается, как клетки опухоли, то и шторки между реальностью и кинематографом больше не существует. Жизнь извращена и переродилась, но она продолжается, как не может остановиться и производство фильма, в которое вовлечено всё меньше людей. Теперь оно бесконечно, у него нет съёмочной группы, но нет и даже приблизительных границ. Методы кинопроизводства Панахи становятся содержанием его картин. И прежде, чем закричать, подобно девочке Мине, отказавшейся сниматься в кино, «Это не фильм!», Панахи объявит, что всё вокруг — это кино, включая то, чему суждено остаться за кадром.
В марте 2011 года, пока суд рассматривал его апелляцию, Панахи под домашним арестом создаёт репортаж из собственной квартиры в Тегеране. Краткая хроника сопротивления так и называется — «Не фильм». Панахи кормит саламандру, звонит адвокату, ходит по квартире, прикидывает на ковре-самолёте будущую мизансцену и размышляет: ну вот пусть ему больше нельзя снимать кино, но ведь никто ж не запрещает ему, как
Шахразаде, рассказывать все эти неснятые фильмы в объектив iPhone, читать сценарий вслух, чертить в гостиной мелом контуры декораций…
Он приглашает иранского документалиста Миртахмасба к себе, за железный занавес, чтобы убедиться в том, что Панахи не снимает фильм. Так бунт семилетней Мины из «Зеркала» перерастает в мятеж 50-летнего кинорежиссёра, которому невозможно оставаться кинорежиссёром и невозможно перестать им быть. В зазоре между двумя невозможностями происходит «Это не фильм» — цифровое обращение Панахи к самой онтологии кино — что оно такое и зачем его снимать. Долгое время бродила байка, что флэшка с «Не фильмом» была вывезена на Каннский фестиваль из Ирана в торте, но Панахи опроверг эту версию, когда получил свой голос обратно. Зато верно, что Миртахмасба задержали на несколько месяцев при попытке выехать из Ирана. Картину номинировали на «Оскар» среди 15 документальных картин.
Война окончена, война в разгаре
В 2024 году в войне Джафара Панахи с иранской цензурой наступило затишье. Ограничения были сняты новой властью, и он смог легально снять фильм, не выдавая его за продукт самодеятельности видеорегистратора. В год, когда он смог легально выехать на каннскую премьеру «Простой случайности», о которой мы подробно писали, началась война бомб и ракет. Режиссёр, оказавшийся на кинофестивале в Австралии, не мог вернуться к семье, находящейся под ударами в ситуации отсутствия в Иране и подобия бомбоубежищ. Он попытался высказаться на больную тему, но многими не был понят и не вызывал ничего, кроме обиды, протеста и недоумения, в чём не было его вины, только объяснимая боль.
В 20 лет Панахи служил в иранской армии, участвовал в войне с Ираком в качестве военного хроникёра, был в плену у курдов и снял о своём военном опыте документальный фильм. Теперь, в 65, для него, диссидента в пользу человечности, а не политических идей, гуманиста и большого художника, начинается пора новых решений, фактически новая эра. Персонажи «Простой случайности» решают, что им делать, когда у них появляется возможность поквитаться с тем, кто растоптал их жизни: что мы сделаем с теми, кто нас убивал? Это утопическая возможность, и разрешается она не иначе как утопически.
Но время утопии всё никак не наступит. Впервые в его фильмографии картина Панахи нарушает его собственный главный принцип и оказывается глобально оторванной от действительности. Он как будто возвращается в детство своего первого фильма — «Белого шара», к прекрасной мечте, нравственному идеалу. Порывает с реальностью очевидного, с реальностью жизни, где больше невозможны ни милосердие, ни мирные договоры, ни хорошие решения в плохой ситуации, а каждая следующая ситуация означает лишь ухудшение. Окончательна ли ломка принципов для Панахи, появится ли новое кино под реальным обстрелом, наступит ли для него пора эмиграции, к которой его склоняли власти незадолго до ареста, и его кино перестанет быть иранским — всё это, в сущности, не так уж и значимо по сравнению с тем, что бывший иранский политзаключённый Джафар Панахи сделал в своём личном походе во имя человечности и свободы её отстаивать.
