2 апреля 1928 года родился Люсьен Гинзбург. Весь мир знает его как Сержа Генсбура — режиссёра, актёра, музыканта, плейбоя, человека, изменившего поп-культуру, образ мужчины да и, пожалуй, мир. Зинаида Пронченко вспоминает одного из главных французов ХХ века.
Отвечая в 1958 году (после выхода первого альбома «Du chant a la une») на вопрос интервьюера, кем бы вы хотели быть, если бы не были собой, Серж Генсбур говорит: маркизом де Садом (сразу же), Робинзоном Крузо (чуть подумав). Какие книги взял бы на необитаемый остров? «Старую любовницу» Барбе д’Оревильи, поэзию Катулла, «Дон Кихота», «Фантастические сказки» Эдгара По, «Адольфа» Бенжамена Констана, Шарля Перро и братьев Гримм. Пластинки? Шёнберга, Бартока, Джонни Рэя, Стэна Кентона и Рэя Кониффа. Женщин? Мелисанду, Офелию, принцессу из «Ослиной шкуры», маникюрщицу и Вивьен Ли, а также голубые джинсы.
На момент беседы Генсбуру было 30 лет, он ничего толком не достиг, почти все начинания бросил, впереди — неизвестность, вокруг — пустота, в душе — сплошные сомнения и страхи, никто, включая пытливого журналиста, не может даже предположить, какая блистательная карьера и трагическая судьба ждут героя репортажа. Но мы-то, перечитывая эти строки сегодня, в день его 90-летия, понимаем — весь pure Гинсбург, Генсбур, Генсбарр, уже тут: дадаистский снобизм, сюрреалистский эпатаж, трансгрессия, семиотические игры Протея, в которых означающее подменяет означаемое, инцест, комплекс Пигмалиона, наконец, удивительная способность улавливать дух времени, низвергать кумиров, меняя угол зрения смотрящего, а следовательно, и представления о «la beaute» — джаз на поп, поп на наци-рок, рок на раста-регги и так до бесконечности, даже post mortem, ведь Генсбур — чуть ли не главный референс всех проклятых поэтов последующих поколений, кавер-версий его наследия столько, сколько звёзд на небе.
В доме Генсбура на рю Вернёй в 7-м арондисмане Парижа на рояле «Стайнвэй» рядом с портретом Шопена стоит фото Сида Вишеса. Самый сентиментальный из композиторов-романтиков и самый безумный из панк-музыкантов — метафора жизни и творчества, через знак равенства — бесконечные метания между классикой и современностью, покоем традиции и революционным бунтом.
В юности Люсьен Гинзбург, еврейский мальчишка, сын эмигрантов из Российской империи, мечтал пойти по стопам отца — пианиста с консерваторским образованием, вынужденного на чужбине зарабатывать игрой в кабаре и казино. Стать серьёзным исполнителем, заниматься высоким искусством, если не фортепьяно, то живописью. Он сбегал с уроков в Академии Монмартр, авангардизм Фернана Леже, в мастерской которого Генсбур числился, не вызывал пиетета, другое дело — Пуссен с Давидом в залах Лувра. После войны джазу он предпочитал 9-ю симфонию Дворжака, её вступительные аккорды десятилетия спустя он позаимствует для знаменитой композиции «Инициалы Б.Б». Днём Генсбур корпел над партитурами в Академии Альфреда Корто, а джем-сейшены с Борисом Вианом в клубе «Милорд» рассматривал как глупую халтуру, приработок — поп-рифмоплетство не требует мастерства, шлягеры может писать каждый.
Но именно легкомысленные хиты-однодневки (знал бы автор, что чуть ли не все песни с дебютного альбома окажутся ветеранами-долгожителями) сделают уже поменявшего фамилию Генсбура, как бы в память об издевательствах одноклассников над не звучным откровенно семитским именем Гинзбург, знаменитым. А «Le poinconneur de lilas» почти мгновенно переймут звёзды братья Жак, сотканную будто из алкогольных паров и сигарного дыма песню с прилипчивым двусмысленным рефреном «des petits trous» будет напевать весь Париж.
Генсбур очень быстро найдёт формулу успеха: игра слов часто с прямолинейным намёком на ту или иную сексуальную перверсию и музыкальный patchwork — академические мотивы в актуальной аранжировке. Так в «Requiem pour un con» опять использована «Симфония Нового мира» Дворжака, в «Baby Alone in Babylone» — Третья симфония Брамса, в «Charlotte forever» — андантино номер 5 Хачатуряна, а в «Lost Song» — Песня Сольвейг Грига. Что же до обсценных коннотаций в текстах — тут палитра еще богаче. Гениальный маркетинговый ход, абсолютно новаторский для эпохи — привлекать к микрофону не только профессионалов, как Франс Галль, страшно обидевшуюся, кстати, когда ей объяснили истинное значение композиции «Les sucettes» (под леденцами, которые так любит сосать героиня, естественно, подразумевается мужской половой орган), но и просто красивых женщин из смежных творческих областей, в основном актрис. Кто только, исполняя очередной шедевр Генсбура, не всхлипывал и не задыхался в студии звукозаписи, словно в момент интенсивного оргазма — Брижит Бордо, Катрин Денёв, Изабель Аджани, Анна Карина и, конечно, Джейн Биркин.
С Джейн, которой Генсбур обязан многим: и стилем — знаменитые джинсы на голое тело и белые балетные туфли Repetto, и идеями — именно после знакомства с Биркин Генсбур заинтересовался рок-н-роллом, узнал атмосферу свингующего Лондона, написал и спел вместе с ней лучшие свои произведения, вроде инспирированного типично британскими рок-оркестровками того времени шедевра «L’homme a tete de chou», и жизнью — не будь рядом этой терпеливой Галатеи, сдерживавшей Генсбура в его целенаправленном саморазрушении, неизвестно, сколько бы он прожил, возможно, первый сердечный приступ стал бы последним. Поражает история про то, как Генсбур в предынфарктном состоянии отказывался лечь на носилки к санитарам скорой, потому что больничное одеяло слишком уродливое, а ему нужен плед Hermes.
Биркин Генсбур встретил в мае 1968-го на съёмках фильма Пьера Гримбла «Слоган». Сержу 40, его только что бросила Брижит, вернувшаяся к мужу Гюнтеру Саксу и запретившая издавать запись «Je t’aime... moi no plus», он в трауре, в память о 86-дневной истории любви приобретённый на левом берегу особняк декорирован строго в чёрный цвет, не понимающая ни слова по-французски партнерша-англичанка с асексуальной андрогинной внешностью безмерно его раздражает, кажется пустышкой. Хотя у Джейн за плечами брак с всемирно известным композитором Джоном Барри, автором, среди прочего, саундтрека к фильмам о Джеймсе Бонде, две Золотые пальмовые ветви за «Фотоувеличение» Антониони и «Сноровку» Ричарда Лестера, а Daily Mail в 1964 году вообще назвала Биркин вместе Марианной Фэйтфул и Нико — голосом поколения. «Слоган», идеально отражающий настроения эпохи, так называемое кино pop & pilule (поп и противозачаточной таблетки), не просто соединил два влюблённых сердца, но подарил миру великий миф: Генсбур и Биркин, пара сродни Богарт-Бэколл, Леннон-Йоко Оно, Монтан-Синьоре.
Они останутся вместе на 12 лет, Биркин затмит остальных жён и подруг: дочь русского аристократа и художницу Элизабет Левински, принцессу Франсуазу-Антуанетту Панкрацци, мать двоих детей Генсбура, Поля и Наташи, фотомодель Бамбу, родившую Сержу сына Лулу, ныне тоже поп-исполнителя. Именно Джейн и Шарлотта — хранительницы творческого наследия, строго оберегающие легенду. Их решением дом на рю Вернёй превратится в мавзолей, в котором всё как при Генсбуре, даже консервированная фасоль девяностых годов в холодильнике.
К новому десятилетию, восьмидесятым, Генсбуру станет мало семейной и творческой идиллии, светских ужинов с Франсуазой Саган и Андре Мальро, поездок в Непал, съёмок экспериментальных кинолент вроде «Путешествия в Катманду» или «Je t’aime... moi non plus» с Джо Далессандро по мотивам перезаписанной с Джейн песни, политических провокаций — «Rock around the bunker», спекулирующий на эстетике национал-социализма, и даже сексуального эпатажа: говорят, что часто Генсбур устанавливал микрофон в спальне под кроватью, а для концептуального альбома «Melodie Nelson», шокировавшего публику намеками на педофилию, и вовсе пустился во все тяжкие однополой любви.
Так называемый тёмный период начнётся с «Aux armes et cetera» — регги-версии «Марсельезы», затем развод с Биркин, алкоголизм, Генсбур превратится в Генсбарра, альтер эго, не знающее пощады не столько к окружающим, сколько к самому себе. Студийные боссы будут подогревать в Генсбуре эту страсть к автодеструкции, после провального альбома, написанного для рокера Алана Башунга, он будет все чаще появляться на телевидении, а не на сцене. У Мишеля Друкера сильно пьяный Генсбур заявит молоденькой Уитни Хьюстон «I wanna fuck her», на кинофестивале в Валь д’Изере перед переполненным залом возьмется рассказывать сальную историю про Брижит и бутылку шампанского, закончить её не сможет, упадет в обморок вследствие сильной алкогольной интоксикации, в другой раз, тоже изрядно навеселе, подожжёт в прямом эфире 500-франковую купюру, демонстрирую тяготы национального налогообложения. С рю Вернёй, не в силах справляться с паранойей в одиночку, Генсбур переедет в двухкомнатный сьют в отеле «Рафаэль», рядом с площадью Этуаль. Последние творческие эскапады : «Love on the Beat», еще одна игра невинных слов/оскорбительных смыслов (beat звучит как bite — по-французски пенис) и «Lemon Incest», видеоклип с дочерью-подростком, в кадре Генсбур лежит обнажённый по пояс, рядом Шарлотта в ночной рубашке — еще одна реинкарнации Галатеи, плоть от плоти, самое совершенное детище гения.
Часто повторявший, что заботится о своем здоровье двумя группами витаминов, табаком и виски, Генсбур умер от сердечного приступа на 63-м году жизни, эти лекарства от жизни сделали свое дело. Президент Франсуа Миттеран в официальном выступлении назвал Генсбура «Аполлинером и Бодлером своего времени, превратившим поп-музыку в высокое искусство», однако на его надгробной плите на кладбище Монпарнас, согласно прижизненным взглядам усопшего, никакой род деятельности, тем более «поэт», не значится: Серж Генсбур, 1928–1991. Он хотел быть всем понемногу, потому что думал, что не преуспел в чём-то одном. Тем не менее, поп-культура Франции обязана Генсбуру. В отличие от другого идола нации, Джонни Холлидэя, Генсбур полагал, что искусство можно делать из чего угодно, любой предмет, попадающий в поле зрения — уже своего рода шлягер-редимэйд. В начале карьеры Генсбур считал, что будущего нет, потому что оно пусто и темно, в конце — потому что настоящее слишком полно, светло и всеобъемлюще. Так он предугадал и предвосхитил наше время, сегодня: глобализм и тоталитаризм, всеядность и пуританство, омнипотенцию и бессилие, свободу, равенство и братство — триаду, украшающую фасады и тюрем, и финансовых храмов.
