До российского проката добрался фильм открытия Каннского кинофестиваля «Лабиринты прошлого» двукратного обладателя «Оскара» Асгара Фархади. КИНОТВ уже рассказывал о картине сразу после премьеры, когда она ещё называлась «Все знают». Теперь публикуем более обстоятельный разбор, который подготовил Алексей Васильев.
Главную героиню этого фильма Лауру, мать двоих детей, старшеклассницы и малыша, играет Пенелопа Крус и с первых же кадров преподносит её нам как женщину ослепительную. Ей это удается тем более легко, что фильм начинается с въезда Лауры, жены аргентинского бизнесмена, в родную испанскую деревню виноделов, где она выросла и которая раньше принадлежала её семейству со всеми лозами и потрохами. Победоносные кивки бывшей хозяйской дочки и наследницы из машины старикам, пьющим мансанилью там же, где 20 лет назад, шумные объятия с тётями и дядями, камни, которые помнят её девичьи каблучки, вернувшаяся юная грация, с которой она рада прогарцевать перед детьми, спрятанное под ресницы ликование, что брошенный давний возлюбленный (Хавьер Бардем), как прежде, не может отвести от неё глаз.
Иранский режиссёр Асгар Фархади, за нынешнее десятилетие увёзший в свою угрюмо обособившуюся 40 лет назад в регламентированной духовности страны аж две премии «Оскар», за фильмы «Развод Надера и Симин» (2011) и «Коммивояжер» (2016), уже не в первый раз снимает в Европе. И с тем же удовольствием разминающего после угрюмой родины и долгого перелёта затёкшие ноги туриста, с каким в «Скрытом прошлом» (2013) он фиксировал особую влажную мягкотелость и голые ветки парижской зимы, здесь Фархади упивается пьяным летним закатом Испании. Машина ещё петляет под балконами с развешенным бельем, а её обгоняет ватага юнцов на велосипедах и, как положено истинному испанцу, самый кучерявый останавливается как вкопанный и пристально смотрит вслед девчонке, дочери Лауры, обернувшейся в заднем стекле — а она, Ирен, не в силах оторвать взгляд от этой чарующей, неприкрытой, такой сладкой в своей наглости любви с первого взгляда.
Этому опьянению, какое сопутствует всяким первым шагам по Испании, способствует тот сценарный предлог, что Лаура приехала на свадьбу сестры. Первые 40 минут — подробная хроника мероприятия, где сама природа подыгрывает восторженному режиссёру, и белые облака, как всегда на таких деревенских праздниках почему-то и бывает, тучно скучиваются над накрытыми столами, когда выпито уже достаточно, чтобы пошли танцы. И если бы в этом фильме просто отметили свадьбу, перевлюблялись, поразгружали бы ящики со спелым виноградом и либо разъехались, либо остались бы валяться на тёплой земле, «Лабиринты прошлого» можно было бы смело вносить в список трёх лучших фильмов на свете. И брать билет до Бильбао.
Но через эти самые 40 минут экранного времени, когда на село спускается ночь, пробки вылетают, Ирен исчезает, как в номере фокусника Кио, приходит письмо с угрозами и требованием выкупа, Пенелопа Крус смывает макияж и делается неожиданно похожей на мультяшную курицу, и фильм оборачивается нервотрёпкой настолько изматывающей и монотонной, что зритель, уснувший минут на 15, по пробуждении обнаружит, что ровным счётом ничего не пропустил.
Как же так? Ведь как раз на этой, сороковой, минуте и происходит ровно то, на чём Фархади собаку съел, что принесло ему и Ирану «Оскаров», «Медведей» «Пальмовых ветвей» и всех золотых ослов кинофестивального сообщества. Все его картины начинаются с внедрения в некий микросоциум, семью, экскурсионную группу или актёрскую труппу, затем происходит некая катастрофа — выкидыш, исчезновение, нападение — и эта вынутая из карточного домика опора рушит всю постройку, показывая, что внешнее благополучие держалось на соплях, если точнее — на костях скелетов из шкафов решительно всех, имеющих к пострадавшему отношение. Раскручивается пружина триллера, исход которого приводит к одной и той же морали: всегда, даже чистя зубы, думай о чувствах других, ибо каждое действие необратимо. Что же пошло не так в испанской картине?
Те, кто видел «Развод Надера и Симин», самую премированную и растиражированную ленту Фархади, сразу вспомнят её героев, их лица, их повадки. Персонажи там колоритны, как колоритна их речь, колоритны бытовые и социальные подробности. Наверное, тот фильм не говорит всё о современном Иране, но он вскормлен базовым знанием о нем. Такое базовое знание, когда оно успешно применено, никак не мешает заграничному успеху. Если вам кажется, что нельзя любить «Осенний марафон», не зная СССР конца 1970-х, то отповедью будет доставшийся ему тогда главный приз одного из крупнейших международных фестивалей — и, кстати, проводимого в Испании, в Сан-Себастьяне.
Сами по себе идейные структуры ничего не значат и никого не в состоянии тронуть. Трогает, когда они проступают в узнаваемой действительности, которой герои пользуются, как мы берём со своего кухонного стола коробок спичек: не глядя, машинально, не задумываясь. Такая узнаваемость автоматически влечёт за собой комический эффект — и он очень играл на руку «Разводу Надера и Симин». От того, что умозрительная абстракция разыгрывалась в самом пекле быта, всегда несущего комический заряд, она только и обрастала плотью и эмоциональной доходчивостью.
С парижским банльё в «Секретах прошлого» Фархади справился отчасти потому, что там протагонистом был иранец, приехавший во Францию оформить развод, отчасти потому, что Францию, где Фархади давно получал призы, имел контракты с продюсерами, он изрядно изучил.
Испания тоже прекрасно ему удаётся, пока он смотрит на неё в «Лабиринтах прошлого» восторженными глазами приезжего. Но как только, по законам триллера от Фархади, должно повылезать подспудное, всё стопорится. Ибо подспудное — оно же и исконное. Ничего об исконно испанском Фархади не знает. Тот факт, что он напридумывал всей деревне тайн, загадок и грехов, не делает занимательной картину, где полтора часа персонажи изъясняются общими, лишёнными национальной принадлежности фразами типа «Я места себе не нахожу, как подумаю, как страдает моя девочка», «Кто бы знал, как я волнуюсь за Ирен», «Ты должен что-то сделать, Пако, спаси мою дочь». И происходит очень интересная вещь. Обычная конструкция, философия Фархади в силу этого недочёта впервые обнажается — ведь она выступает без привычной аранжировки пёстрых красок знакомой, всамделишной жизни. И та самая философия, что так впечатляла фестивальную публику, те самые конструкции, за которые вручали «Оскары», оказывается просто скучной и злобной ложью. Ложью, что благополучие наше видимое. Что мы вертим правдой, чтобы повернуть её к себе передом. Что все мы эгоисты, трусы, а ещё воры. Что не видим дальше своего носа. И оказывается, что в предыдущих, удачных фильмах Фархади мы верили не ей, а потешной скороговорке востроносой крашеной хной Симин, словно сошедшей с тегеранского тротуара. Она, как локомотив, протаскивала за собой и философию автора, злую, насупившуюся и тенденциозную, как проповеди аятоллы, да и всякого упёртого богослова.
И хотя этот, новый, фильм про «Лабиринты прошлого» чудовищно скучно смотреть, это прекрасно, что он был сделан, чтобы указать: хлопайте Фархади-бытописателю, но не ешьте с его руки вместе с плотью сочно узнанных нравов кости безжизненного нравоученья.
Впрочем, оговоримся и напомним: скучно его смотреть только с 40-й минуты. До этого он прекрасен, покуда в нем торжествует правда. Правда спелой виноградной лозы. Правда щедрого угощения на закате. Правда испанского мальчишки, затормозившего в пыли свой летевший на всех скоростях велосипед беспечной юности ради зелёного взгляда из-под ресниц.
